Книга Сироты - Роберт Бюттнер

— Воздух будет примерно как на вершине Эвереста: два процента кислорода вместо обычных шестнадцати, — объяснял он, водя лазерной указкой по экрану.

Мол, не рассчитывайте на поддержку с воздуха: самолетам и вертолетам нужен кислород, чтобы жечь топливо, так что работающий на батареях Джиб будет нашим единственным летательным аппаратом. То же самое касается танков с грузовиками. Есть несколько переделанных луноходов — опять же на аккумуляторах, — которые спустят на первом корабле, но в основном пехоте предлагалось маршировать на своих двоих.

Кто-то поднял руку.

— Предвидятся ли самолеты у противника?

С места поднялся Говард.

— Наш анализ подсказывает, что нет. По своему строению слизни ближе всего к моллюскам, и, как и у моллюсков, у них нет внутреннего скелета. На Земле же единственные группы животных, которые освоили воздух — позвоночные и членистоногие, — имеют либо внутренний, либо наружный скелет. Копируя их, человечество разрабатывало летательные аппараты. Чтобы летать, нужна прочность. Вряд ли слизни додумались до авиации.

— До космических-то полетов они дотумкали, — возразили ему.

— Чтобы двигаться через вакуум, аэродинамика не нужна, — настаивал Говард. — Опрометчиво полагать, что раз человечество дошло до космических полетов через атмосферные, другие цивилизации должны были проделать тот же путь.

— Если бы слизни были такими умными, — подхватил астроклиматолог, — они бы гораздо надежнее стабилизировали климат на Ганимеде. Ганимед, как и наша Луна, всегда повернут одной стороной к Юпитеру. Его период обращения вокруг Юпитера занимает чуть больше семи земных дней. Когда ганимедов день — холодный и темный — сменяется ночью, атмосфера охлаждается и сжимается так, что создает ураганы.

Знаем, наслышаны. Вместо брезентовых палаток мы будем пережидать ураганы в хижинах из стекловолокна, которые саперы склеят мгновенно твердеющим эпоксидным клеем.

Армия, верная собственным традициям, предоставила нам вместо тысячи упаковок сухих и свежих фруктов лишнюю тысячу упаковок эпоксидного клея. Мы готовы были грызть друг другу глотку за клубнику, зато спокойно обклеили бы весь город Таллахасси. Никогда не доверяй снабженцам — это испытал на своей шкуре еще генерал Ли, когда хотел завоевать северные штаты в Гражданскую войну.

Недостатки в питании солдат сводили генерала Кобба с ума. Он даже поручил связистам соорудить поварам радиосеть, чтобы те координировали свою стряпню.

Вечером после лекции Пух дежурила, и Пигалица зашла к нам в каюту. Она плюхнулась на нижнюю койку — мою — и попинала ногами матрац Ари, хоть и едва до него дотягивалась. Я чуть не рассмеялся, но сдержал себя: она бы смертельно обиделась.

— Могу раздобыть сухие персики, — сообщила она. — Подружке из четвертой роты перепала целая коробка. Говорит, выпросила у знакомого повара. Представляю…

Пигалица высоко ценит секс. Только не с нами.

Ари отложил компьютер и свесился с верхней койки.

— Можешь заработать банку настоящих персиков. В сиропе. Я их берег на день рожденья.

— С тобой? За банку персиков? — Пигалица наморщила нос.

— Это уже прогресс. Теперь мы только торгуемся о цене.

Само обсуждаемое действо было чисто гипотетическим. Интимные отношения на борту, даже между солдатами одного ранга, вроде Ари и Пигалицы, строго запрещены уставом.

— Ох, конечно, ведь твое сердце принадлежит недоступному офицеру, командору Мецгеру. — Ари вздохнул и повесил голову в притворном отчаянии.

Джиб, тоже свешивавшийся с края верхней койки, словно летучая мышь, не умел вздыхать, зато в остальном прекрасно сымитировал отчаяние своего хозяина.

Мы встречались с Мецгером в столовой — когда ему позволяли непомерные обязанности, — и они с Пигалицей пожирали друг друга глазами через обеденный стол, разделенные уставом, столь же непреодолимым, как пояс астероидов. Все это было бы смешно, если бы меня самого не мучило такое же томление всякий раз, когда я видел Присциллу Харт.

Кроме еды, сна, мытья, чтения и разговоров на пикантные темы следующие пятьсот дней мы разбирали и чистили оружие, собирали, снова разбирали, опять чистили, пока не начали бояться, что сотрем его в бесполезные железки. Мы занимались гимнастикой в тренировочном отсеке, бегали по нижним палубам, как белки в межпланетном колесе, тягали ящики и писали на компьютерах письма в надежде, что их кто-нибудь когда-нибудь прочтет. Мы маневрировали мелкими и крупными подразделениями, стреляли из виртуального и настоящего оружия. И все это время старались забыть, к чему нас готовят.

Одна из таких попыток забыть чуть снова не подвела меня под трибунал…

29

Все началось вполне невинно. Каждый член экипажа (кроме генерала Кобба, который в свободное время рыскал по кораблю, разнюхивая, как бы улучшить солдатскую жизнь) раз в десять дней получал выходной. «Зачем? — спросите вы. — Кому нужны выходные, если все равно проводишь их с теми же людьми в темно-серой консервной банке?». «А вот и ошибаетесь», — отвечу я. Выходной — это нечто особое; он как вишенка на вашем мороженом. Во-первых, можно носить нормальную одежду: нам разрешили взять ее с собой. Во-вторых, можно спать, сколько влезет. В-третьих, можно развлекаться. Одни собирались в оркестры, где играли на всех возможных инструментах: от волынки до балалайки. Другие смотрели фильмы: в одном лекционном зале стояло мощное оборудование, и каждый вечер класс превращали в кинотеатр. Повара даже раздавали там воздушную кукурузу на халяву.

Я постоянно ходил в этот зал. Не ради фильмов — хотя показывали здесь все что угодно. Я выспрашивал у Пигалицы, на какие дни выпадали выходные у лучшей летчицы в мире, после чего, как мелкий торгаш, выменивал десерты и лишние дежурства на подходящие дни. Пух обожала ходить в кино. По крайней мере, я постоянно там ее встречал. Только неделями позже я вычислил, что Пух с Пигалицей сами подгоняют ее расписание под мое. Женщины думают, будто мужчины идиоты. И я их за это не виню.

Пух родом из западного Вайоминга. Она привезла с собой байковую рубашку и джинсы, которые сидели на ней либо слишком плотно, либо в самый раз — в зависимости от того, как посмотреть. Ни один устав не указывал, как смотреть. Также не было отрегламентировано, насколько приятно может пахнуть от офицера. В тот вечер джинсы сидели на Харт откровенно вызывающе, а пахло от нее лилиями.

— Я уже видела этот фильм, — махнула Пух на плакат. — Пропущу-ка сегодня кино.

— Я тоже, — кивнул я, хоть последние недели только и жил в предвкушении этого фильма.

Она наклонила голову к пакетику воздушной кукурузой и смахнула нераскрывшееся зернышко кончиком языка.

— На складах в центре корабля тяготение поменьше. Я думала сходить проверить.

— Возьмешь меня за компанию?