Книга Матрица смерти - Джонатан Эйклифф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что пишет о той церкви... — сказала она. — Вам это о чем-то говорит?
Я кивнул.
— Он часто говорил о ней в последние дни перед смертью. Темная церковь с занавешенным алтарем. Мы думали, он бредит. Его трудно было понять, в последние дни к нему редко возвращался рассудок.
— Да нет, он знал, о чем говорит, — сказал я. — Церковь такая есть.
— И вы знаете, где она?
Я кивнул.
— И вам известно, что там внутри? Нечто такое, что вам следует разрушить?
Я опять кивнул. Через окно кафе я видел проносившиеся мимо автомобили и автобусы, пешеходов, деревья, сбрасывающие листья, — мир, над которым я когда-то хотел властвовать. «Разрушь все. Они роятся».
— Мы поговорим с Сильвестри, прежде чем начнем что-нибудь делать, — сказала она.
Мне трудно было сосредоточиться. Одна мысль о том, что придется снова войти в ту церковь, наполняла меня ужасом. «Они роятся».
— Вы правы, — сказал я. — Но, как вы совершенно верно заметили, ему не удалось спасти Яна, и я не думаю, что он может чем-то помочь нам.
— У вас есть другие предложения?
— Я беспокоюсь об отце, — сказал я.
— Сильвестри...
Я покачал головой:
— Нет, он не может помочь. Возможно... Я думаю, мне следует показать письмо Яна Рэмзи Маклину. Он близкий друг моего отца. К тому же, он врач. Может быть, он поймет, в чем тут дело.
— Да он не поверит ни одному слову из этого письма!
— Но у него может возникнуть какая-нибудь ассоциация. Я попытаюсь.
* * *
Я нашел телефонную будку и позвонил Маклину в отделение хирургии. Его секретарша сказала, что он только что вернулся с утреннего обхода и собирается пойти завтракать. Я сообщил свое имя, и через несколько минут меня с ним соединили.
— Доктор Маклин? Это Эндрю Маклауд.
— Эндрю? Господи, сколько зим, сколько лет. Я думал, ты уехал из города.
— Работа моя здесь и в самом деле кончилась, но я решил остаться. Послушайте, мне надо с вами срочно поговорить.
— Это на медицинскую тему?
Я помедлил.
— Не совсем, — уклончиво сказал я. — Хотя косвенно. Отец мой сейчас очень болен.
— Очень жаль слышать это. А что с ним такое?
— Трудно сказать, — сказал я. — Сможете ли вы сегодня со мной встретиться? Мне потребуется больше времени, чем вы отводите на обычную консультацию.
— Приходи в четыре, — сказал он. — Я попрошу своего коллегу поработать за меня.
— Вы действительно сможете?
— Ну, конечно. Раз твой отец болен, я должен помочь. Буду ждать тебя в четыре часа.
* * *
Такси остановилось возле дома Сильвестри. Адрес нам дала католическая епархиальная служба. Этот скромный дом стоял рядом с церковью, окна его выходили на духовную семинарию. Дверь открыла экономка. Мы сообщили свои имена. Она попросила подождать в маленькой комнате, рядом с прихожей. На выкрашенных в коричневый цвет стенах висели картины религиозного содержания, на полу расстелен старенький ковер; несколько стульев с прямыми спинками. В доме стояла благочестивая тишина, и поднятые руки святых в черных рамах, казалось, предостерегали от пустых разговоров и смеха.
Прошло несколько минут. Время от времени мы поглядывали друг на друга, не осмеливаясь заговорить, как школьники, ожидающие выволочки от строгого учителя. Наконец дверь открылась. Вошел старик в свободном черном костюме и высоком воротнике и вопросительно посмотрел на нас.
— Я Сильвестри, — объявил он. — Чему обязан?
Генриетта встала. Было заметно, что она чувствовала себя неловко.
— Мы с вами встречались один или два раза, — сказала она. — Вы приходили навестить моего мужа, Яна, когда он болел. И я видела вас на его похоронах.
— Ян Гиллеспи, — проговорил священник. — Да, я его помню. И сожалею. Он был очень молод.
Генриетта кивнула, но не стала поддерживать разговор о смерти Яна. Она повернулась ко мне, потом — опять к Сильвестри.
— Это Эндрю Маклауд. Вы, наверное, слышали его имя. Ян вам рассказывал о нем. Он говорил вам, что боится за Эндрю, так как ему угрожает опасность. Милн...
Я обратил внимание на выражение глаз старика. Не страх, но что-то более ужасное. На вид ему можно было дать лет семьдесят. Высокий, костлявый, интеллигентный человек, иезуит, с торчащей из воротника тощей шеей, похожей на худосочное растение в горшке, но при этом ничуть не смешной. В нем было что-то мрачное и старомодное. Заметно было, что он много страдал и многое узнал. Можно было сказать, что сердце его и мозг сгорели во имя веры.
— Вы порвали с Милном? — спросил он. Челюсти его были плотно сжаты. Он ни разу не спустил с меня глаз.
Я кивнул.
— Но он не хочет отпускать меня, — добавил я. — Со мной происходят неприятные вещи. Я... больше так не могу.
Глаз он не отвел, но я почувствовал, что он как бы закрылся, как будто задернул вокруг себя занавеску или установил невидимый щит.
— Ян говорил мне, что встречался с вами, — вступила в разговор Генриетта. — Он сообщил подробности в письме.
— Тогда мне нечего прибавить.
Генриетта яростно тряхнула головой.
— Нет, — возразила она, — мы почти ничего не знаем. Одни только слухи, которым мы не можем доверять. Ян сказал, что вы можете рассказать нам остальное, что вы можете помочь нам.
— Я не могу никому помочь, — ответил священник. — Если вы связали себя с этим Милном, я вам уже ничем не смогу помочь. Я могу только молиться за вас, и больше ничего.
Генриетта протянула ему письмо Яна, которое она достала из сумки.
— Пожалуйста, — сказала она. — Прочтите письмо.
Сильвестри помедлил. Похоже, у него был артрит, но он все же держал себя прямо, невзирая на боль.
— Теперь слишком поздно, — сказал он. — Если бы вы пришли раньше, когда встретили Милна впервые, возможно...
— Пожалуйста, — попросил я. — Нам не к кому больше обратиться.
Последовала пауза, потом еле заметный кивок. Он протянул руку. Генриетта подала ему развернутое письмо. Он вынул из нагрудного кармана пенсне и нацепил на нос. Читал он внимательно, без комментариев. Один или два раза я заметил, как лицо его напряглось. Но руки не дрогнули. Таких уверенных рук я еще не встречал. Как будто они были обиты железом. Дочитав до конца, он сложил письмо и вернул его Генриетте.
— Благодарю, — сказал он. — Каждый день, утром и вечером, я поминаю вашего мужа в молитвах.