Книга Волкодлаки Сталина. Операция "Вервольф" - Дмитрий Тараторин

— Вот как? — еще больше обрадовался Козлов. — Значит, во имя прогресса, по-вашему, кто-то должен жертвовать своими органами и даже жизнями? А кто же достоин плоды его пожинать, по-вашему?

— Избранные, — просто-таки замогильно произнес Булдаков.

Надо сказать, что подобного циничного поведения Козлов, если честно, не ожидал. Он, конечно, был очень даже наслышан о высокой клиентуре зарвавшегося доктора, но чтобы вот так вот, в открытую, к этому он при всем своем оперативном опыте был как-то не готов. Тем не менее Козлов решительным усилием взял себя в руки.

— Так, так и кто же их избирает, позвольте поинтересоваться? — спросил он в лоб.

— Знаете, полковник, а вот это уже совершенно не вашего ума дело. Размер и форма вашего лба никак не свидетельствуют о весомости мозга, за ним скрывающегося. И потом, мы, по-моему, сильно отклонились от первоначальной темы разговора, который, кстати, на мой взгляд, закончен, — предельно нагло заявил трансплантолог.

Тут уж, надо признать, Козлов немного опешил. Но, тем не менее сумел смерить собеседника, насколько мог, холодно-оценивающим взглядом. Тот был воистину чудовищен — огромный, рыхлый, какой-то буквально шарообразный. Больше всего, в своем не слишком опрятном белом халате, он походил на заготовку для снеговика. Казалось, выкатись он из-за своего обширного стола, запросто раздавит невысокого чекиста.

Он, впрочем, подумал не об этом. А о том, как же может такое чудище об избранных рассуждать. Какие же тогда они? Страшно подумать. Но, разумеется, ничего на этот счет не сказал, а просто подвел итог:

— Значится, так. Вы, получается, берете на себя смелость вот так вот, запросто тормозить расследование. Ведь, насколько я понимаю, общаться с сотрудниками вы мне намерены воспрепятствовать?

— Совершенно правильно понимаете. У людей тяжелейшая работа. Нечего им с вами нервы трепать, — уже не глядя на него, а нарочито листая чью-то медицинскую карту, заявил Булдаков.

— В таком случае вы задержаны, — рискнул рявкнуть Козлов.

Услыхав это, трансплантолог усмехнулся и немедленно принялся тыкать толстыми волосатыми пальцами в клавиши телефонного аппарата. Поднес к уху (тоже волосатому) трубку и произнес в нее с расстановкой:

— Мне нужна наконец настоящая, окончательная бумажка, такая бумажка, которая гарантирует, что никакой Козлов больше никогда не переступит порог моего кабинета.

* * *

Намерения партизан были просты и решительны. Они собирались разом уничтожить всех предателей-губернаторов, а в придачу к ним и «дорогих» гостей китайских. Дело в том, что по информации, полученной от верной Гюльчатай, в Томске на смотровой площадке, к которой с одной стороны неуклонно стремится главная, некогда Ленина, теперь же Первая Демократическая улица, а другой она нависает над живописной излучиной полноводной реки, должно было пройти сугубо кощунственное мероприятие. Там, на фоне бескрайнего сибирского простора (что было не только символично, но и глубоко магично), местные власти намеревались передать золотые ключи от края представителям Срединной империи. Южные соседи томичей нечто подобное уже проделали и теперь прислали делегации высших чиновников, щеголявших друг перед другом новыми, необычными для русского уха титулами.

Зная раздолбайство местной службы безопасности, Котелков рассчитывал на успех своего безумного предприятия. При этом он надеялся, что китайские спецслужбисты еще не успели толком разобраться в здешней ситуации. Гульнара, по крайней мере, утверждала, что косоглазых пока в городе немного, а вся подготовительная часть лежит на плечах их новых незадачливых вассалов. И действительно, партизанам удалось без проблем снять пару квартир, откуда открывался неплохой вид на смотровую площадку. Они запаслись противотанковыми ракетными установками и стали, предвкушая святую месть, ждать.

Но творцы дерзкого плана не учли рокового обстоятельства. Им противостояли не только местные васьки и даже не разведка и контрразведка некогда по сути, а формально и сейчас, коммунистического Китая. С началом покорения Сибири в игру почти открыто вступили сотни лет остававшиеся тайными силы. Ни для кого в китайском руководстве уже не было секретом (сопредельные страны это еще не прочухали), что Великий и к тому же самый первый император Срединного царства Цинь Шихуанди пробужден от более чем двухтысячелетнего сна и фактически непосредственно контролирует ход начавшейся глобальной экспансии своей державы.

В Томск на рассвете прибыл его верный эмиссар, даосский посвященный весьма высокой квалификации, к тому же без пяти минут бессмертный, Боря Ли. Он издавна отвечал за развитие ситуации в землях северных варваров (так императорские чиновники именовали Россию). Специалистом Ли был знающим и весьма широкопрофильным. Он-то немедленно и отправился осматривать маршрут следования высоких гостей.

Боря, надо признать, не на шутку озадачил российских провожатых. Он не рыскал по дворам в поисках возможных засад, не спускал с поводков натасканных на взрывчатку чау-чау. Все это он счел излишним, обнаружив на левой стороне центральной магистрали памятник Кирову (революционер что-то подрывное некогда мутил в здешних местах). Это странное белое изваяние стояло здесь с незапамятных даже старожилами времен. Причем надписи на постаменте не было. Быть может, именно поэтому статуя и пережила благополучно режимы самых разных расцветок и степеней жесткости. Ее воспринимали как статую простого и безымянного труженика в кепке. Но на этот раз памятнику пришел конец.

Странный китаец долго созерцал изваяние сквозь полуприкрытые веки (никто не решался его побеспокоить) и вдруг нанес по нему, взвившись, разумеется, в воздух, сокрушительный удар ногой. Каменный революционер тут же рассыпался в пыль. Шустрые косоглазые военные, составлявшие свиту Бори, незамедлительно распахнув двери рефрижератора, неотступно и загадочно за ними следовавшего, вытащили из его глубин изрядных размеров и явно нелегкое нечто, обернутое в багряную парчу.

Водрузив его на место Кирова, китайцы сорвали покрывало, и изумленные томские гэбисты увидели древнюю скульптуру немыслимо древнего же воина. Те из них, что обладали минимальным кругозором, узнали в нем одного из терракотовых стражей гробницы Цинь Шихуанди. В прошлом веке целое войско этих головорезов отрыли из-под земли якобы в научных целях. На самом же деле им просто пришла пора приступать к подготовке триумфального возвращения своего грозного владыки.

Несмотря на свою реальную терракотовость, они в определенном смысле были живыми. Ну, по крайней мере, уж никак не меньше, чем пресловутый Голем. Они ведь помимо всего прочего являлись фактически портретными изображениями бойцов личной гвардии императора. И с помощью специальных приемов даосской алхимии души воинов были накрепко к ним привязаны. Соответственно вселить их внутрь и задействовать активизированную статую было делом, в общем-то, для посвященных несложным. Эта операция и была с блеском проделана Борей Ли.

Терракотовые глаза воина внезапно зажглись зеленым огнем и стали яростно вращаться в своих орбитах. Сам он тоже начал поворачиваться вокруг своей оси, но уже медленно и немного натужно. Все же постамент, установленный в томском месте силы (это Боря сразу вычислил), был, что называется, насижен революционным деятелем и слегка притормаживал императорского гвардейца. Но он дело свое знал туго и неуклонно ощупывал всевидящими очами местность, сканируя ее на предмет затаившихся угроз и скрытых опасностей. Внезапно гвардеец резко (даже чуть не сорвался с постамента) застыл, простер руку, сжимавшую меч, и указал его острием на окна одной из квартир, где затаились подпольщики.