Книга Хранитель ключа - Андрей Марченко

Подал руку хозяину. Тот на рукопожатие демонстративно не ответил, продолжая сжимать под столом «Моргенштерн».

Гостя это не смутило, он без спросу взял стул, уселся на него без спросу, и заявил:

— Я пришел!

Хозяин кивнул, дескать, вижу…

— Великолепно. А куда именно, не скажете?

Посетитель пожал плечами. Печально улыбнулся, будто жалея собеседника: такие взрослые, а такого пустяка не знают.

— Я, знаете ли, всегда прихожу в это здание. В этот кабинет.

— А что в этом здании было-то? В этом кабинете?

— При белых здесь размещалась контрразведка. При большевиках — ЧК. - помолчал и добавил растягивая буквы для особо непонятливых. — Че-Ка… А в этом кабинете — особый отдел. Quis custodiet ipsos custodes… Здесь обычно размещается тот, кто сторожит сторожей.

Хозяин кабинета улыбнулся, но свою улыбку спрятал за рукой поднесенной ко рту. Спросил:

— К слову, с кем имею честь?

— Рихард Геллер — к вашим услугам.

Затем Геллер поднял правую руку, положил ладонь на грудь. После свел пальцы в полукулак и отвел его от тела, словно вырвал сердце. Затем руку повернул ладонью к полу и разжал пальцы — уронил то, что было на землю…

— Присаживайтесь. — разрешил хозяин кабинета. — Великая провинциальная ложа города Амперска имени Александра Дешара рада приветствовать Брата. Откуда вы?

— Был посвящен в двести седьмую полковую ложу. Но с тех пор меня изрядно помотало.

— И что привело вас в сей кабинет?

Рихард не стал темнить:

— Я испытываю некоторые материальные затруднения и вынужден искать работу…

— Брат нуждается в помощи?.. — осторожно спросил владелец кабинета.

— Не сколько помощи… Я нуждаюсь в работе.

Владелец кабинета задумчиво пожал плечами. Мол, ничего зазорного в том нету, но с другой стороны, чем помочь Брату — еще не знаю…

Но попытаюсь…

— Давно в этом городе? — спросил хозяин.

— Признаться, только прибыл. Кстати, я видел, как на набережной двоих отправили на тот свет. Просто так, вывели, поставили к стене, и взвод их расстрелял. Я сам, случалось, расстрелами командовал и даже нескольких пристрелил собственноручно. Но вот так, на набережной, перед честным народом. Нет ли тут какой ошибки?

Хозяин кабинета печально покачал головой:

— Да расстреляли их за пустяки на самом деле. Один попался на казнокрадстве, другой поставил в армию дрянное сукно. И по законам военного времени их приговорили к крайней мере… Но граждане этого не знают, и строят предположения. Может быть, следующими на расстрел поведут их? Времена нынче такие… Сейчас эра не милосердия, но жестокости. То, что им пустили пулю в голову — это еще гуманно. У большевиков последнее время какая пыточная мода: скальпелем делают надрез вокруг запястья, а потом кожу снимают словно перчатки. Говорят в Харькове особенно этим сильны… А на Волге, рассказывают, набивают полные трюмы пленного офицерья, заваривают выходы. Выводят баржу на середину реки и открывают кингстоны. Дешево и сердито… К слову… Это не моя епархия, но я мог бы устроить вам для вас должность палача.

— Merci, но это определенно не мое. Каждый раз после расстрела, было чувство, словно рукой попал, pardon, в дерьмо… В определенном смысле оно так и было — все кого я расстреливал, были мародерами, дезертирами… Хоть бы один попался революционер, который бы не канючил под стволом, а спел «Марсельезу»…

Последние слова Геллер произнес с легкой полуулыбкой. И продолжил:

— Мне ближе убивать человека защищенного, охраняемого, пусть и не подозревающего, что он попал в прицел.

— Наемный убийца? — спросил владелец кабинета.

— Пусть так. Но я считаю это охотой. Охотой на человека. На зверя самого опасного, самого умного, равного…

Хозяин кабинета задумчиво пошутил:

— "Так, так, так — сказал пулемет". Это очень интересно. Я непременно подумаю о вас. А пока вам надо отдохнуть. В гостинице «Варшава» вам как Брату предоставят бесплатно лучший номер.

— Уж лучше я в общем порядке обойдусь номером скромнее. Не дело, если я начну на каждом углу распространяться, что принадлежу к Ложе… Или стану привлекать чье-то внимание.

Хозяин кабинета кивнул, уже не скрывая улыбки. Ответ был правильным.

— Отдыхайте…

-//-

Наступала ночь, темная, густая…

Не взошла луна, свет звезд не пробивался через густые облака. Да и те были черные, сваренные на совесть. Не летали ведьмы даже по самым неотложным делам — по такой погоде разбиться проще простого.

Собаки скулили и забивались поглубже в будки, люди закрывали ставни, задергивали тяжелые шторы. Казалось, оставь щелочку, и ночь, темнота вползет в комнату, зальет все черным сиропом. И не спасет хозяев даже самый сильный фонарь. И когда наступит утро. Если, разумеется, наступит… Тогда затекшую темноту надо будет выскребать из-под кроватей шваброй, выносить на улицу в ведрах, относить подальше от дома, сливать в какой-то овраг.

Но, как водится, та ночь была не навсегда.

Конечно, некоторые не доживали до утра, но были и те, кто после шлепка повитухи напротив извещали мир о своем прибытии.

Для всех прочих, начинался день обычный, рутинный, будничный. Они шли в гимназии, на службу, на мануфактуры.

Но нет, что-то в городе изменилось.

После работы отцы семейств заходили в булочную якобы за хлебом. Убедившись, что остались в булочной одни, спрашивал — а нет ли случайно местечка в секции масонской ложи? Дескать, если надо — могут предоставить характеристику с места работы. Разумеется, выданную по месту требования…

Булочник, ранее замеченный в войсках Ложи, определенного ответа не давал, но улыбался загадочно.

Отцы семейств большего и не просили.

Даже дети играли в масонов.

Ребятишки ставили сцены расстрела. Большинство маршировали с палками вместо винтовок, пытаясь шагать как настоящие солдаты в ногу. У них это почти получалось, но их башмаки не отбивали от земли желаемую дробь. Двое же шли намеренно не в ногу, с опущенными головами. Затем они послушно становились к стенкам. Идущие в ногу перестраивались в шеренгу, приставляли «ружья» к плечам.

Играющий офицера, махал рукой, все в шеренге выдыхали звук «паф». Дети у стенки падали, стараясь принять при этом как можно более фантазийные позы.

Затем поднимались…

Барышни-гимназистки шушукались в своих комнатах, краснели, волновались.

Злился владелец синематографа — если такие мероприятия войдут в привычку, то жди падения сборов.

На следующие выходные на набережную вышло еще больше людей.