Книга Спираль - Андрей Ливадный

Цоколь — а именно так именовался в технической документации этот геометрически правильный образчик урбанистической архитектуры, имел несколько подземных этажей. Его стены из армированного бетона толщиной в метр могли противостоять любым, даже весьма агрессивным условиям внешней среды; внутри бетонного укрытия строительные машины формировали тоннели-улицы, прокладывали систему коммуникаций, строили служебные и жилые помещения, а также возводили две подземные оранжереи, где высаживались наиболее неприхотливые образцы земной флоры, изолированные от внешней среды колонизируемой планеты.

Последним и самым главным этапом строительства являлся монтаж общей компьютерной сети цоколя, которая управляла заглубленным в кору планеты ядерным реактором и всеми городскими коммуникациями.

Далее, по замыслу оставшихся на Земле инженеров, начиналось непосредственное пробуждение колонистов, которые в период машинного строительства продолжали пребывать в состоянии сверхглубокого криогенного сна внутри бронированной сферы совершившего посадку колониального транспорта.

Теоретически данная схема должна была работать на любой планете с кислородосодержащей средой. Неважно, какие формы имела местная органическая жизнь: мощные стены цоколя надежно предохраняли от вторжения извне, внутри функционировали замкнутые циклы жизнеобеспечения, с автономным ресурсом, рассчитанным на тысячи лет, так что очнувшиеся от криогенного сна пассажиры колониального транспорта могли сколь угодно долго разбираться, как следует жить дальше в том мире, куда их занесла капризная судьба.

На многих планетах так и происходило, с незначительными отклонениями в сторону тех или иных технических решений, — на Дабоге, например, куда совершил посадку колониальный транспорт «Беглец», такой цоколь оказался полностью заглубленным под землю, из-за царивших на планете гигантских жизненных форм; на Кассии, колонизированной с борта «Кассиопеи», процесс пробуждения колонистов, из-за ошибки бортового компьютера, был инициирован одновременно с активацией законсервированных машин, и потому единого цоколя там не вышло, — общины людей, разделившись по национальному признаку, поделили между собой планетопреобразующую и строительную технику, создав множественные очаговые поселения, благо тот мир был приветлив к пришельцам и не требовал метровых стен для защиты от каких-либо монстров.

Существовали примеры и более плачевные — на некоторых мирах при их вторичном посещении находили недостроенные конструкции, либо просто котлованы, обросшие давно омертвевшей техникой, а неподалеку — разъеденные эрозией модули колониальных сфер, с аккуратно уложенными на борту замороженными трупами.

Космос многолик и разнообразен, но неизменно схож в своей жестокой бескомпромиссности к тем, кто вторгается в его просторы, пытаясь освоить новые жизненные пространства, — отсюда и многообразие конечных результатов, множество историй, которые имеют одинаковое начало, но совершенно разные развязки.

На тысячах планет существуют миллиарды различных сред обитания, некоторые из них действительно смертельны, иные, наоборот, — благосклонны к людям, но, так или иначе, именно в зависимости от прессинга планетных биосфер на протяжении веков формировались новые цивилизации, имевшие у своих истоков людей, отправившихся с Земли в одну и ту же историческую эпоху.

Деметра, колонизированная экипажем транспорта «Бристоль», являлась, в смысле природных условий, далеко не худшим вариантом из того списка, что предлагал космос вторгшимся в него поселенцам.

Однако у этой планеты существовал один недостаток, который фактически сводил на нет все остальные плюсы, — Деметра уже была колонизирована несколько миллионов лет назад представителями иной, совершенно не похожей на человечество расы — инсектами.

Патовая ситуация, возникшая на планете после появления «Бристоля», объяснялась тем, что конструкция колониального транспорта предполагала только одну посадку. Возможности повторить попытку поиска планеты или возвращение на Землю исключались.

Несмотря на вынужденное соседство двух абсолютно чуждых друг другу цивилизаций, конфликт между людьми и инсектами возник не сразу, а по прошествии нескольких десятилетий после благополучной посадки «Бристоля».

Колония Деметры развивалась вполне успешно на протяжении двух поколений: машинами был построен и запущен в эксплуатацию зародыш города-мегаполиса, но люди, пробуждавшиеся небольшими группами, по мере постепенного ввода в эксплуатацию внутренних ресурсов урбанистического кусочка Земли, выстроенного на бесплодной, песчано-глинистой равнине, в большинстве своем не одобрили выбора автоматических систем и не стали продолжать стройку, возводя на плоской поверхности цоколя новый этаж города, а предпочли расселяться по прилегающим территориям, основывая небольшие форпосты в тех местах, где растительность оказывалась богаче и существовала возможность эффективного земледелия. Эта жажда освоения новых территорий привела пионеров Деметры к черным, давно покинутым городам-муравейникам инсектов.

Они возвышались по другую сторону горного хребта, как вечные памятники навсегда канувшей во тьму веков цивилизации. Так, по крайней мере, показалось первым исследователям черных городов, но они жестоко заблуждались — инсекты по-прежнему обитали на Деметре, но это были уже не оседлые городские анклавы, а кочующие племена, деградировавшие в своем развитии.

Людям потребовалось время, чтобы связать между собой многочисленные орды отвратительных насекомых, обитающих по ту сторону горного хребта, и покинутые жителями загадочные, величественные черные города. К самим инсектам первые поселенцы относились по-разному: кто-то не обращал на них внимания, кто-то откровенно сторонился «мерзких тварей», основываясь на инстинктивном отвращении человека к определенным видам насекомых, обитавших на Земле, но была также и третья категория людей, которые пошли в своих чувствах дальше отвращения или равнодушия. Сообразив, что деградировавшие потомки великой и непонятной цивилизации сохранили изрядную долю интеллекта, их стали приручать, используя в разных вариантах — начиная от чернорабочих на зарождающихся латифундиях и заканчивая откровенным «одомашниванием» в качестве тягловых животных.

Люди, осваивавшие Деметру, не учли многих нюансов в своем общении с инсектами. Они считали их в лучшем случае существами, равными по сообразительности собаке или лошади, почему-то напрочь забывая при этом о черных городах, которые высились коническими горами в южной части материка.

На самом деле запустение, царящее в них, являлось не следствием полнейшей деградации современных поколений инсектов, а данью сложным процессам, протекающим внутри их цивилизации.

Как выяснилось позже, индивидуальный разум у каждой отдельно взятой инсектоидной особи просыпается только в отрыве от основной массы «муравейника». Стоило изолировать малочисленную группу инсектов, отделив их от копошащейся, вечно кочующей в поисках пищи и тепла массы насекомых, и они спустя невероятно короткий срок обретали свое «я», которое, несмотря на новорожденную индивидуальность, сохраняло все основные знания — генетически передаваемую память «муравейника».