Книга Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

— Но сэнсэй. Ты же сам говорил, законы нужно уметь нарушать!

— Главное в этом нарушении – не нарушение само по себе, а умение это правильно делать. Правильно – и в нужное время. Запомни – чем больше ты умеешь, тем большему предстоит тебе научиться. Допустим на миг, Воину Пути безразлична судьба остальных. Но то, что он подвергает опасности себя, для него не должно быть безразлично. Поэтому – будь осоторожен и внимателен. Ты всегда должен уметь подстраиваться под государство, использовать его, как мощную крепость, которая может служить тебе и быть для тебя полезной. Государство со всеми его недостатками защищает тебя от Пустоты и Хаоса. Государство может сделать твою жизнь более спокойной и безопасной. Но, с другой стороны, для государства ты – ничто. Не забывай: государство и Родина отнюдь не равны друг другу и не всегда совпадают во времени и в пространстве. Государству безразлична судьба единиц, и оно часто жертвует ими в угоду каким-то кажущимся ему важными идеям или целям. Власть способна жестоко выжимать тебя, а потом пожертвовать тобой, и тут все будет зависеть от тебя, от твоего умения жить в этом мире, выживать в своей собственной, тобой созданной среде, используя все её преимущества и недостатки. Ты должен уметь противопоставить эгоизму вождей – свой эгоизм в лучшем смысле этого слова, охраняя себя от разрушительных воздействий государства, независимо от того, какими они будут.

— Середина. Равновесие.

— Да. Люди разные от природы. Одни слабее, другие сильнее, одни умнее, другие глупее. Ирония в том, что частенько глупость оказывается полезнее, чем ум. Интуитивно следовать за предводителем иногда оказывается более благоприятным, чем быть вождём самому. Равновесие, Гур. Равновесие.

Гур учился черпать знание и сведения из многих источников сразу – и уметь отдавать многим источникам. Мишима шлифовал его разум, чувства и тело, учил их все работать в разном ритме, выполняя различные задачи, и действовать в условиях сильнейших физических, психических и интеллектуальных нагрузок. Гур постиг обычаи и требования многих народов и стран, чтобы уметь выжить в условиях, где неподготовленного человека на каждом шагу ожидает верная гибель. Он научился читать образы, которые излучает человек, произносящий слова даже на совершенно незнакомом Гуру языке. Подрагивания век, глаз, незаметные для нетренированного взора движения рук позволяли ему с большой точностью воспроизводить и описывать образы, возникающие у говорящего. Он умел отвлекать чужой взгляд от себя, превращаться в дерево или камень, в песок или воду. Многое решает правильная медитация – Гур входил в изменённое состояние сознания и действовал в нём столь же ясно и чётко, как в обычной жизни. Он усвоил: разница между прекрасным и безобразным существует только в сознании. Научился одинаково воспринимать победы и поражения, потому что часто победа по своей сути может оказаться поражением – и, наоборот, поражение может стать победой.

Обучение Гура отличалось от традиционного воспитания буси ещё одной, но крайне существенной, деталью. Мишима никогда не ограничивал инициативу воспитанника. Выговоры, которые получал Гур от наставника, никогда не содержали критики за проявление самостоятельности, — скорее, напротив. «Разбор полётов» и постижение нужных умений – вот что всегда оставалось главным. В какой-то момент – довольно давно – Мишима осознал: он не добьётся нужного результата, если останется в жёстких рамках формальной традиции. Чтобы сохранить Знание, нужно учиться думать. Ученик, который слепо копирует учителя, беспрекословно подчиняясь ему, на самом деле ни к чему стоящему не способен.

Невозможно даже просто перечислить всего, что стало его навыками, — такими, как для прочих – говорить или дышать.[41]

Природа оказалась к нему щедра – хорошая наследственность с обеих сторон, и матери, и отца, крепкая психика и нервы, прошедшие отличную закалку, сильное, крупное тело безо всякого изъяна, доведённое занятиями до безупречного совершенства, понимаемого окружающими, как красота. Чистая гладкая кожа, лицо с правильными, энергичными чертами и яркие глаза, излучающие жизненную силу, спокойствие и здоровье – залог симпатий. И зависти. Наука быть незаметным оказывалась нередко весьма кстати.

Он был так ещё юн. И понимал, что знает и умеет ещё до обидного мало.

Сталиноморск. 2 сентября 1940

— В общем, всего, брат Денис, не расскажешь, — подытожил Гурьев. — Такие дела.

— Вот, значит, как бывает, — тихо проговорил Шульгин, не глядя на Гурьева. — А потом что? Сам учился? Дальше-то?

— Дальше много всего было, Денис.

— Эт я понимаю. Расскажешь? Потом?

Гурьев пропустил вопрос мимо ушей, и Денис понял: переспрашивать не стоит.

— Выпить хочешь? — вдруг спросил Гурьев. — Вижу, что хочешь. Денис, ты у меня смотри. Пить – нельзя. Давай сейчас остаканим это дело – и в завязку до моего особого разрешения. Сейчас надо быть в тонусе.

— Это я когда выпью – тогда в этом, в тонусе, — мрачно заявил Шульгин. — А когда не пью – вообще не соображаю!

— Сто граммов наркомовских перед сном, — безжалостно прищурился Гурьев. — А ещё лучше – стакан молока с мёдом. Днём, тем более с утра – ни-ни. И на вахте, естественно.

— Ладно, — страдальчески простонал Шульгин. — Вот же бл… Ой.

— Ты давно в школе?

— Скоро пять лет будет.

— И как тебе?

— Нормально. Народ, сам понимаешь, всё больше грамотный, ни выпить, ни поговорить по-людски.

— Ну, выпить – ладно, — Гурьев усмехнулся, доставая коньяк и сноровисто нарезая лимон с сыром. — А отчего ж не поговорить?

— Ушей много оттого что.

Гурьев напрягся. Кажется, начинался один из тех разговоров, от которых у него всегда зубы тоской начинало ломить.

— Много?

— Ну, — Денис выдержал паузу. — Есть, в общем.

— Кто? — вопрос был задан тоном, который Шульгин до этого у Гурьева не слышал. — Я слушаю.

— Да Маслаков, — Шульгин аккуратно плюнул на папиросу и сунул окурок в пустую пачку. — Ты его не видал ещё? Парторг наш.

— Ну, на самом деле уже удостоился чести.

— Вот. Его и боятся.

— Такой страшный?

— Мудак он грёбаный, понятно!?

— Понятно. А остальные?

— Ну, что – остальные. Разве против Маслакова можно буром переть?