Книга Последний брат - Лев Соколов

За стеной трубным гласом возопил Хунбиш-Бильге. Через минуту по лестнице с первого этажа живо протопала хозяйка. Допечет их этот развращенный циньским комфортом жирдяй…

Сочувственно улыбнувшись, Амар пропустил её, прошел по деревянной галлерее второго этажа к комнате, где ночевали контуберналы. И тут услышал, как сзади на первом этаже хлопнула входная дверь. Он обернулся и увидел, как в центральный зал вошел побратим. Степняк посмотрел на него, тот тоже увидел его. Взгляды пересеклись, и побратим внизу молча едва заметно отрицательно мотнул головой. В глазах его было отчаянье. В висках степняка загудело, ухмылка сползла с лица, как разлагающаяся плоть. Что-то не срослось. Анда не встретил людей деда. Значит, не уйти сегодня Амару… Значит, Амару вообще не уйти.

* * *

Местность, по которой теперь ехал маленький отряд, до самого окоема представляла собой бескрайнюю, поросшую травой равнину. Лишь иногда однообразие её прерывалось голубой лентой реки или густым лесом, который высился среди равнины подобно одинокому острову в безбрежном океане. Около одного из таких «островов» они и остановились под вечер для устройства ночлега, когда к ним стала подступать ночь.

Быстро и сноровисто контуберния установила свою палатку. Раскатала полотнище, вбила шесты и колышки, натянула завязки. Дело привычное. Муголы тоже установили свои шатры, и через некоторое время рядом с лесом раскинулся небольшой лагерь. Он быстро появился, и так же быстро исчезнет завтра с рассветом, когда они продолжат путь. Находившийся рядом лес казался настоящей непролазной чащей, в которую никогда не ступал человек. Проходы между деревьями были завалены стволами погибших деревьев и густо заросли кустарником так, что лес снаружи представлялся некой стеной, глухо отгородившейся от равнины естественной засекой. Впрочем, обилие сухостоя позволило быстро набрать сучья для костров, и через некоторое время контуберния вскипятила в котле перед палаткой чечевичную похлебку с козлятиной. Муголы при своем костре тоже учинили трапезу, и от их костра тоже долетал сытный мясной дух.

Уже лежа в палатке, и укрывшись плащом, Трофим думал о событиях последних дней. Рядом мерно дышали его товарищи, и Трофим в который раз поблагодарил судьбу за то, что никто из них не был подвержен храпу во сне. Отцы-командиры любили говорить, что если тебе мешает храп соседа, значит, ты просто недостаточно выложился на занятиях. В этом, конечно, была доля истины. После марша Трофиму например было ровным счетом все равно. Пусть бы сосед даже напевал застольные песни — усталость властно брала свое, и приход сна был скор. Но вот в такие моменты, после спокойного дня, товарищи не подверженные храпу радовали. Трофим втянул воздух — похоже, победоносная чечевица завершила путешествие по желудкам… Он откинул полог палатки, стало посвежее. Снаружи, видимые в ярком свете полной луны, стояли два мугольских воина. Кроме часовых вокруг палаточного лагеря муголы еще всегда выставляли часовых у палатки контубернии. Амар пробовал возражать, но тут уж его не слушали — родич хагана должен быть защищен. Трофим и другие тоже не возражали, приятно было переместить ношу караульной службы на других и спать под надежной охраной.

Но что-то в событиях последних дней царапало его душу. Амар и Юлхуш… Он знал их настолько, насколько вообще можно знать людей, прожив рядом с ними бок о бок несколько лет. С тех пор, как они отправились в это путешествие, с этими двумя было что-то не так. В них не было… радости. Напротив, под их обычным спокойствием скрывалось напряжение. Они старались ничем не выдать его, но Трофим, случалось, видел это напряжение в их глазах, особенно, когда они думали, что на них никто не смотрит. Он пробовал поговорить с ними, но прежние друзья вяло отшучивались. Они теперь часто шептались о чем-то между собой и замолкали, когда кто-то подъезжал к ним ближе. Трофим чувствовал, что они уже стали несколько на особицу от контубернии. Ну что ж, это печально, но это так. Ведь у Амара и Юлхуша начиналась совсем другая жизнь. Разные дороги вели друзей в разные стороны, и удастся ли им еще когда-нибудь встретиться — Бог весть. Трофим поудобнее укутался в плащ, закрыл полог палатки, и почувствовал что потихоньку начинает засыпать, засыпать, засыпать…

* * *

Трофим проснулся. Снаружи, за пологом палатки, тихонько звякали пластины на кольчугах часовых. Что-то лежало у него на лице, давило на правую щеку. Он обследовал причину своего пробуждения, и понял что это рука. Сняв руку с лица он пришел к выводу, что она принадлежит Титу. Тот как всегда разбросал во сне свои длинные грабли… Видать, Титу было удобно так спать, потому что через пару секунд отброшенная рука снова плюхнулась Трофиму на физиономию. Уже окончательно проснувшись, с некоторым раздражением Трофим снова отбросил конечность приятеля в темноту. Сон ушел. Трофим подумал, что нужно все-таки снова попытаться уснуть. Но тут он услышал в тишине палатки какой-то очень тихий, шуршащий неравномерный звук.

— Ребята? — негромким шепотом вопросил Трофим темноту. Не слишком громко, чтоб не разбудить тех, кто спит, но так, чтоб его услышал тот, кто шебуршился.

Шуршащий звук прекратился. Ответом Трофиму была тишина. Но в этой тишине — Трофим это почувствовал каждым волоском на теле — не было ночного мира, а было свернувшееся в пружину напряжение. Тишина приняла его и сделала своей частью. Трофим медленно — выяснять, что происходит, оставим на потом — протянул руку по правую сторону от себя. Давняя походная привычка не подвела, перевязь с мечом и пояс с кинжалом лежали там, где он их оставил. Он ухватил пояс и медленно потянул из ножен короткий кинжал, сподручный в темноте.

Теперь он заметил нечто странное. Полог с его стороны был задернут, но с противоположной стороны палатки виднелся небольшое светлый разрез — дырка в полнолунную ночь, которой там не должно было быть, потому что с той стороны палатка имела только глухую стенку. Этот разрез не позволял ничего увидеть внутри палатки, бледная полоса света освещала только саму себя.

— А?.. — буркнул за спиной Тит, на которого манипуляции с его рукой произвели пробуждающее действие. — Утро?

— Тихо, Тит! — прошептал Трофим, протянув в темноте руку туда, где должен был лежать товарищ, чтобы схватить его… и осознавая, что строго одномоментно, в полный унисон с ним эту же самую фразу «тихо, Тит», — произнес еще один голос. Только голос Трофима был недоуменно-предостерегающим, а во втором слышались тревога и страх. В этом втором говорящем Трофим с трудом узнал Амара.

— Какого?.. — сонно удивился Тит за спиной, и прежде чем кто-нибудь еще что-то успел сказать, полог палатки отдернулся, залив её внутренность ярким, и казалось даже ослепляющим лунным светом.

Трофим, который смотрел в этот момент в противоположную от входа сторону, ослеплен не был. Поэтому в единый краткий момент он сразу охватил взглядом спокойно сопящего под одеялом Фоку, дернувшегося из-за изменившегося освещения Улеба, и застывших у дальней стены Юлхуша с Амаром. Оба степняка, вполне одетые, сидели на корточках, аккуратно растягивая дальнюю стенку палатки, и Юлхуш держал в руках заблестевший в свете луны изогнутый нож, которым он уже успел сделать надрез в стенке. Видимо, в тот момент, когда Трофим окликнул темноту, они так и застыли, обернувшись ко входу, и теперь на их повернутых лицах было непередаваемое выражение загнанных в угол зверей. Трофим, еще не успев удивиться, а только лихорадочно, губкой впитывая информацию, повернулся ко входу на возникший источник света. Там он увидел не вполне проснувшегося Тита, с опухшей физиономией и сощуренными со сна глазами, который полуприсев на своем месте, одной рукой держался за отдернутый им порог. Выражение лица Тита явно показывало, что он мучительно пытается, сообразить что происходит.