Книга Я живу без оглядки, или Узнай тайны женской души - Юлия Шилова

— Ты чо отворачиваешься, когда с тобой люди разговаривают? Я чо, по-твоему, перед тобой стоять должен, а ты передо мной сидеть?

— У меня времени в обрез. Я все сказала и попрошу меня не трогать своими руками.

— А мне плевать, что у тебя времени в обрез. Мне вообще на все на свете плевать.

— Господи, сколько же в тебе дерьма, — ядовито заметила я и хотела было опять заняться колесом, но Витюха буквально рассвирепел.

— Тебя, подруга, точно никто никогда не наказывал? Видно, придется мне щас это сделать. Я тебе покажу, где раки зимуют.

— Да что вам от меня надо?

— Говори, какого хрена ты на заброшенном кладбище делаешь?

— Мимо проезжала.

— Мимо проезжала?

— Мимо.

— Да только тут мимо никак не проедешь. Сюда обязательно свернуть надо.

— Вот я и свернула, чтобы колесо поменять. Не буду же я посреди дороги его менять, людям мешать.

— Каким людям? Ты прекрасно знаешь, что здесь никаких людей днем с огнем не сыщешь.

— На кладбище мне как-то спокойнее…

— И кладбища, значит, не боишься?

— А почему я должна бояться?

— И могил не боишься?

— Нет. В городе, где я родилась, кладбище недалеко от моего дома было. Мы на кладбище с одноклассниками часто ходили гулять, могилы рассматривали. Так что у меня вообще по этому поводу страха никогда не было. А мои родители прямо на кладбище огород устроили! Вернее, прямо у самого кладбища. И не мы одни так делали, а многие. Говорят, что земля богатая и картошка хорошо растет. Подойдешь к какой-нибудь могилке, табличку посмотришь. А на ней такой-то такой-то, такого года рождения. Я больше всего фотографии любила рассматривать. Людей, которых больше нет… Это сейчас мне как-то не по себе от погостов, а тогда ничего, нормально было. Кладбище, засаженное картошкой…

— Витюха, чо она какую-то пургу гонит? — перебил меня самый говорливый.

— Я объясняю, почему я кладбища не боюсь. Если я все свое детство на кладбище провела, то почему я колесо не могу поменять? Для меня кладбище, можно сказать, дом родной, если мне, конечно, тут посторонние не мешают.

Не знаю, убедили ли мои доводы этих двух неприятных типов, но их квадратные физиономии не стали добрее и не выражали ничего, кроме тупости, смешанной со страшным цинизмом.

— Дочка! Дело сделано! Я жмурика закопал!

Все одновременно повернули головы и увидели изрядно уставшего деда Герасима, пробирающегося между могил.

Глава 15

Увидев, что я не одна, дед спрятал лопату за спину, от волнения заморгал покрасневшими от водки глазами. Немного отдышавшись, он подошел поближе и как ни в чем не бывало спросил:

— Ой, Анют, а ты что тут делаешь? А что у тебя с машиной-то?

— Колесо спустило.

— А запасное есть?

— Есть, да только поставить не могу. Новые постояльцы ничего не дают сделать.

Парни переглянулись и поздоровались с дедом Герасимом.

— Здорово, дед.

— Здравствуйте, ребята, а вы что мою дочку обижаете, что ли?

— Да мы вообще женщин никогда не обижаем. Мы с ней просто разговор за жизнь ведем. Смотрим, девушка одна на дорогой машине у кладбища застряла. Вот мы и заинтересовались, что же она тут делает, в таком месте? Почему ничего не боится. А девушка нагло нам врет, что у нее колесо спустило и что она мимо кладбища случайно проезжала. Да, видно, ничего случайного не бывает. Смотрим, со стороны кладбища знакомый дед идет. Грязный да усталый, словно он носом все кладбища перепахал. Дед, а ты-то что на кладбище делал?

— Да так, прогуливался… Я тут часто прогуливаюсь. За кладбищем смотреть некому, вот я иногда сюда прихожу. Слежу, чтобы хулиганов не было.

— Ты чо, тут вроде смотрителя, что ли?

— Вот верно, вроде смотрителя.

— На добровольных началах или тебя сюда кто на работу поставил?

— На добровольных. Кто меня сюда поставит, ежели кладбище брошено и никакого начальства нет.

— Дед, а ты за свой базар отвечаешь? — вспылил Витюха.

— Как это?

— Я тебя ясно спросил: ты за свой базар отвечаешь?!

— Да ни за какой базар я не отвечаю… Ни за кладбище, ни за базар. У нас тут вообще никакого базара уже тысячу лет нет. Ежели вам базар нужен, то вы в районный центр езжайте.

Парни недобро гоготнули и одновременно посмотрели на часы. Видимо, комбинация из двух стрелок произвела на них должное впечатление. Лица у них стали серьезными и напряженными, словно они кого-то ждали или им нужно было куда-то явится в назначенное время.

— Дед, ты чо, вообще блатного языка не знаешь?

— Я с блатными никогда дел не имел. Я всю жизнь с деревенскими общался и говорю, как все деревенские говорят. А вы блатные?

— Ты законченный придурок, лох деревенский. Кого собрался за нос водить? Ты чо, дурнее себя ищешь? Да только знай, что дурнее тебя не бывает. Дурнее уже просто некуда.

Дед затоптался на месте.

— Да кто дал вам право так со мной разговаривать? Я вдвое, а то и втрое старше вас! Я в этой деревне вырос, а вы только приехали и сразу решили свои порядки наводить. Я вот бабке Матрене сегодня же скажу, чтобы она вам в жилье отказала. Нечего таким извергам, как вы, в нашей деревне делать! В город езжайте и там на блатном языке говорите, а здесь деревня, и старших тут уважать надо! Здесь свои правила! У нас перед старшими шапки снимают, почитают. А если вы подобру-поздорову сами убраться не захотите, я в районный центр поеду и милицию привезу.

— Ты кого вздумал милицией-то пугать? — не на шутку разозлился говорливый. — Это только такие лохи, как ты, милиции боятся. Что я должен перед тобой снять? Шапку? А у меня шапки нет. Хочешь, я перед тобой штаны сниму и тебе свою задницу покажу? У меня задница волосатая. Не веришь? Ты чо, никогда не видел волосатых задниц? Щас покажу! Хочешь, я всегда тебя в деревне так встречать буду — сразу свою задницу показывать? Ты же почтения, по-моему, хотел… Жопу тебе, а не почтение!

Дед покраснел от злости и в упор посмотрел на меня. В его глазах читались и злость, и беспомощность одновременно.

— Анна, тебе еще много работы осталось?

— Нет. Я колесо поставила. Осталось только закрутить.

— Так крути быстрее и поехали отсюда. Я с этими архаровцами разговаривать не желаю! Мы в райцентр в милицию заявление отвезем.

— Да я бы и рада колесо закрутить, да не дают, — жалостливо пробурчала я.

— Как это не дают?

— Руки распускают.

— Как это «распускают»?