Книга Конан и Волчья башня - Джеральд Старк

В желтых глазах волка светились злобные огоньки.

— Понимает, похоже, — пробормотал киммериец, протягивая руку к косматой волчьей морде. Однако то же самое заклятье, что удерживало волка в неподвижности, остановило руку Конана в дюйме от вздыбленной серой шерсти. — Хасти, есть способ сделать его менее… кровожадным? Он понадобится мне прямо сейчас, и, клянусь Кромом, я не хочу, чтобы старый добрый Эрт кого-нибудь прилюдно загрыз.

* * *

Покуда киммериец пропадал в подземелье вольфгардской цитадели, ее обитатели, те, что не были заняты разного рода неотложными хлопотами, могли наблюдать занятное действо, происходившее на замковом дворе. Повинуясь приказу Конана, здесь собирались все оставшиеся в городе дворяне, немногочисленные уцелевшие вельможи из свиты Эртеля, а также гильдейские и цеховые старшины.

Зрелище и впрямь было презабавное, в особенности для утонченных аквилонцев. Местная знать, мятущаяся на ступеньках широкой лестницы, ведущей в королевские покои, повадками более напоминала купеческое толковище на средней руки ярмарке. Придворные, среди коих имелся министр двора и хранитель Большой Королевской Печати, трое баронов из Земель Кланов, а также несколько лиц рангом пониже, с нарочитым пренебрежением поглядывали на группу гильдейцев, возглавляемую старшиной Торговой Палаты Вольфгарда. Те и другие спесиво отворачивались от цеховиков. При этом, если учесть бурные события двух последних дней, большая часть вольфгардской аристократии облик имела, мягко говоря, живописный.

Например, лорд Варлен, министр двора, когда запылали торговые ряды, пребывал в самой гуще толпы у Бронзовых ворот. От огненной гибели вельможу спасла лишь глубокая канава, в которой стоячая вода смешалась с дешевым вином, льющимся из разбитых бочек. Конечно, перед тем, как представить пред королевские очи, его вымыли и на скорую руку переодели, однако богатый пурпурный камзол с золотым шитьем был Варлену явно велик, а что до запаха, то собеседники министра старались держаться от него подальше и против ветра. Старшина Цеха Медников половину прошедшей ночи провел с оружием в руках, вместе с десятком мастеровых и двумя дюжинами горожан обороняясь от скогров в укрепленном хранилище цеховой казны. Теперь, с обгоревшей рыжей бородой, располосованным лицом и рукой на перевязи отважный ремесленник являл собой весьма колоритную фигуру, тем более что до сих пор не расстался с тяжелым тесаком, подвешенным к наборному серебряному поясу. Некоторые благородные месьоры своим обликом напоминали лихих зингарских корсаров или удачливых грабителей с большой дороги — именно такое впечатление создавали толстые золотые цепи и роскошные пояса в сочетании с грязными лицами, изодранными камзолами и осовелыми взглядами из-под покрасневших век.

— …Его Величество повелели ждать, — уже в пятый или шестой раз, но с прежней непреклонностью повторил гвардеец в черных с серебром латах отборной аквилонской сотни. Редкая цепочка Черных Драконов с мечами наголо перекрывала доступ к массивным двойным дверям, ведущим в покои. Впрочем, похоже, постоянное беспокойство со стороны кучки вольфгардских дворян и немногочисленных вельмож изрядно надоело даже закаленному воину. Когда очередной проситель, нервно теребя на шее витую золотую цепь с гильдейским знаком, пожелал узнать, отчего аквилонский монарх томит в неведении благородных месьоров, «дракон» промолчал и только мрачно посмотрел сверху вниз на гильдейца.

Должно быть, тот уловил в его взгляде нечто крайне неприятное, ибо переменился в лице, попятился и постарался побыстрее затеряться среди своих.

Собственно, говоря о сильном волнении среди собравшихся, Дженна Канах немного преувеличивала. Знать, ожидающая внутри замковых стен, переносила ожидание стоически. Нетерпение, смешанное с тревогой, конечно же, присутствовало, причем среди носителей золотых поясов это нетерпение подогревалось криками, время от времени доносящимися из-за стен. Там на площади перед «Короной и посохом» собралась в ожидании новостей толпа горожан численностью не менее пяти сотен, и в этой толпе бродили самые невероятные слухи. Одни говорили, что дочка Аквилонского Льва увела чудовищных скогров в Ронинский лес, другие — что она ведет их к Соленым Озерам, где и потопит. Третьи утверждали, что она вовсе никакая не принцесса, а воплощение самой Лесной Девы — Викканы. Четвертые же полагали, что именно Ричильдис Канах повинна в обрушившемся на Вольфгард бедствии…

— Ибо сказано пророками: се, грядет дева младая, обликом невинна, и орду поведет за собой, и пройдет от Граскаальских гор до Последнего Океана, сея всюду смерть и запустение! И ни сталь, ни огонь, ни отвага героев, ни мудрость магов не станут преградой Великой Стае, покуда не умрет последний из живущих в мире! Падут народы, разрушатся царства, настанет конец времен… — приплясывая на ступеньках «Короны и посоха», вопил сорванным дрожащим голосом неряшливый толстяк с безумным взглядом, в котором никто из прежних знакомцев не признал бы почтенного Юшту Далума. Большинство людей от него шарахались, но находились и те, что прилежно внимали безрассудным речам, и число таких слушателей потихоньку росло. Толстяк вещал примерно с четверть колокола, потом сквозь толпу протолкался кряжистый мрачный митрианец в сопровождении двух гвардейцев и без единого слова врезал проповеднику промеж глаз тяжелым кулаком. Гвардейцы подхватили обмякшее тело и деловито уволокли вслед за братом Бомбахом. Толпа расступалась перед ними за два шага.

В Цитадели сипло взревели церемониальные фанфары.

По главной лестнице, сноровисто пробираясь между беседующими дворянами, взбежал запыхавшийся человек в одежде королевского герольда. Он что-то шепнул начальнику караула, и гвардейцы, повинуясь отданной команде, вложили мечи в ножны и освободили проход.

— Его величество король Аквилонии, владыка Трона Льва Конан Канах велит благородным месьорам проследовать в Круглый Зал! — надсаживаясь, прокричал герольд. Благородные месьоры, негромко и тревожно жужжа, покорно потянулись в распахнувшиеся двойные двери.

Куранты Оленьей башни пробили один раз.

…Круглый Зал с самого начала задумывался как место для всяческих совещаний с присутствием большого количества людей и ничем не отличался от подобных ему в любой из многочисленных королевских резиденций Хайбории. Это помещение, в самом деле круглое, поскольку находилось на втором ярусе одной из башен, с удобными дубовыми скамьями вдоль стен и возвышением напротив входа — где стоял, разумеется, трон монарха и, чуть пониже, кресла доверенных советников — могло вместить человек восемьдесят. Солнечный свет проникал сюда через витражи в многочисленных высоких окнах, между которыми висели искусно вытканные гобелены офирской работы. При Эртеле этим залом, светлым и просторным, но чересчур пустым и гулким, пользовались нечасто, предпочитая роскошный Тронный Зал для особо торжественных случаев и уютный Малый Зал — для приватных бесед.

Оказалось, что некоторые места на скамьях уже заняты. Чинно сложив руки на золоченых жезлах с навершием в виде солнечного диска, сидели восемь высших служителей митрианского ордена во главе с Верховным Жрецом. Поодаль от них перебирала янтарные руны пожилая настоятельница общины Сестер Викканы, в традиционном венке из омелы и простом холщовом одеянии — известная всей столице Матушка Линнор. Косясь на священнослужителей с некоторым изумлением, приглашенные вельможи расселись по своим местам, стараясь быть поближе к трону, но строго соблюдая при этом ту же манеру — дворяне рядом с дворянами, купцы с купцами, отдельно цеховики и главы гильдий. Они приготовились было к новому утомительному ожиданию, однако, едва последний из благородных месьоров опустился на пыльное сиденье, оглушительный звук рожка вновь заставил всех вскочить. В зал вошел Конан Канах, король Аквилонии.