Книга Портрет прекрасной принцессы - Вера Чиркова

— Куда вторая дверь? — не обращая внимания на поджатые губы Рамма, осведомился я, изучающе оглядывая обставленное старинной мебелью помещение.

— В мой кабинет. — Милорд широким жестом распахнул передо мной створки резной двери.

— Сядем там. — Я бесцеремонно прошел впереди него в не менее просторную комнату.

А неплохо он тут устроился. От массивной мебели, инкрустированной кусочками дерева редких пород, так и веет многовековым достатком. Да и прочие атрибуты — старинные книги с драгоценными камнями на застежках, малахитовый письменный прибор с золотыми крышечками на чернильнице и песочнице, потемневшие от времени серебряные подсвечники и кубки на маленьком столике у окна — вполне соответствуют этому выводу.

— Чей это дом? — Удобно расположившись в кожаном кресле, я демонстративно положил больную ногу на маленькую скамеечку, не обращая внимания на страдальческую гримасу, на миг исказившую лицо милорда.

— Теперь мой. Достался в наследство после смерти дяди.

— А почему он тут не жил?

— У него были причины… — попытался увильнуть от ответа Рамм, однако, наткнувшись на мой строгий взгляд, сразу сдался. — Он поссорился с очень влиятельными друзьями, требовавшими от него присоединиться к одному из политических союзов, и вынужден был уехать в свой гассийский замок. Он всегда говорил, что настолько богат, что может не интересоваться интригами правителей. Я не рассказывал… наш род входит в дюжину самых знатных и влиятельных в Шладберне.

Нет, такого он точно не рассказывал, однако не могу утверждать, что я чего-то подобного не подозревал. Хотя и не мог в тот момент предполагать, что его дядя так быстро покинет этот мир.

— Пусть принесут холодного лимонада и чистую посуду. — Не настолько мне хочется пить, сколько проверить, как близко от кабинета ошивается его мажордом.

И тот действительно явился по первому звонку колокольчика, понятно, стоял за дверью.

— Как принесет лимонад, отправь его в погреб… или лучше в библиотеку, что тут у тебя дальше расположено? Пусть поищет что-нибудь редкое… что нужно долго искать.

— Да он безобидный старик… — попытался защитить своего слугу Рамм, — и никому ничего не скажет.

— Никому ничего не скажет тот, кому нечего сказать, — отрезал я, — а насчет безобидности не тебе судить. Ты тоже был очень безобидным, пока я тащил тебя на своем горбу по болоту. Вместе с твоей собакой, между прочим. Только собака добро не забыла в отличие от тебя.

— Грег… но я же все объяснил… — в отчаянии всплеснул руками северянин, — те стражники, что заявились к вечеру на хутор, считали нас всех контрабандистами, и первый день мы все ехали в оковах… просто ты проспал дольше всех. Я проснулся на сутки раньше и придумал, как объяснить наше появление. Когда мы доехали до первого городка, они проверили мои слова по своим приказам и извинились… С нас кандалы сняли, а тебя так и везли. Я бы потребовал… чтоб и с твоей ноги сняли… если б знал, что это не от комариных укусов так распухло. Ты же ничего не говорил про ногу… вот я тебе про свою руку сразу сказал.

— И что там с твоей рукой? — еще раздраженно пробурчал я, чувствуя, как постепенно тает в груди горьковатый ком обиды.

Уж такой я человек, не могу долго сердиться на тех, кто сделал мне больно не по злому умыслу, а по неумению и недомыслию. Да и чего мне было ждать от совершенно неподготовленного человека? Вполне возможно, кто-то другой на его месте и этого придумать бы не сумел и выложил гиссийским стражникам чистую правду. Вот тогда действительно пришлось бы нам испытать все прелести тюремной жизни и методов дознания. Однако я и не подумаю так сразу признаться в этом милорду, пусть еще помучается, в другой раз будет внимательнее относиться к людям.

— Ничего… — горестно буркнул Рамм и, не выдержав, прибавил: — Вот только драться ею я не скоро смогу.

— А с кем тебе драться, если ты теперь дома, — легкомысленно хмыкнул я и замолчал, заслышав шорох открывающейся двери.

Вошедший мажордом поставил на столик огромный серебряный поднос и начал важно снимать с него кувшины, сахарницы, вазочки и прочую серебряную дребедень.

Это как же меня угораздило забыть, что в порядочных домах для того, чтоб смешать стакан воды с фруктовым соком, льдом и сахаром, существует целый ритуал и куча приспособлений?!

— Спасибо, Тишон, на сегодня ты свободен, можешь проведать своих родственников, — объявил Рамм старику, и тот поклонился с таким оскорбленным видом, словно мы отобрали у него последний кусок хлеба.

— Благодарю вас, милорд, я лучше полежу в своей комнате, если вы не возражаете.

С каждой минутой он все больше мне не нравился, но, когда Рамм несчастно покосился в мою сторону, я состроил самое невозмутимое выражение лица, какое сумел. Мне и так врагов хватает, пусть сам разбирается.

Вскоре мажордом важно удалился, Рамм занялся приготовлением лимонада, а я просто теребил мягкие уши Кафа, уложившего свою тяжеленную голову мне на колени. И пытался понять, что забыл в этой стране теплолюбивый Зигель, проводивший все последние зимы не в поместье, а в более южной Торсанне. Если учесть, что он успел откуда-то узнать про принцесс и найти дорожку на ту скалу, стало быть, приехал намного раньше меня, в то самое время, когда здесь было еще совсем холодно. А в его любимой столице как раз была в самом разгаре весна, и только что-то очень серьезное могло подвигнуть красавчика на такой несвойственный ему поступок.

Что или кто? — возникло вполне законное сомнение, и я почувствовал, как по сердцу холодком скользнула знакомая тревога. Словно ниточка опутывающей меня сети, из которой я никак не могу выбраться.

— Он идет, — с порога выкрикнул запыхавшийся Ивар и застыл, виновато пряча глаза.

Наверняка милорд уже учил его, как нужно правильно докладывать хозяину при гостях.

— Иди уже, — отпустил парнишку Рамм и нервно зазвенел крышечками и ложками, — и что я должен сказать милорду?

— Посадишь в той комнате Кафа и велишь никого не впускать, я сам буду разговаривать. — Не успел я закончить свои указания, а в дверях уже снова появился Ивар.

— К вам это, милорд Зигель дель Ксаро.

— Входите, милорд, садитесь, — вежливо пригласил Рамм, — а ты, Ивар, отправляйся на кухню, помоги кухарке. Каф, нельзя, это свой, иди сюда, дружок, ложись. Сторожить! Ты понял?

— Я не собираюсь тут сидеть, — вызывающе высокомерным тоном произнес Зигель, проследив за суетящимся хозяином, — а хочу лишь узнать, кто дал вам ту вещь, что принес ваш слуга?

Я терпеливо дождался, пока Рамм одну за другой тщательно прикроет обе двери, и только после этого откинул капюшон и произнес:

— Я.

ГЛАВА 13

Всего, чего угодно, ожидал я от Зигеля после этого признания. Радости, потрясения, недоверия, вопросов или даже дружеских объятий.