Книга Владыка Ивери - Вадим Еловенко

От неприятных мыслей меня оторвал сигнал установленной односторонней связи. Стиснув зубы, я поднялся и прошел в рубку. Сел в кресло и ответил на вызов.

Девочка, офицер связи, взглянув на меня, сказала:

– «Лея»… вас вызывает «Камень». Частный вызов.

Я кивнул и попросил соединить.

Появившаяся на экране Катя заставила забыть меня обо всех моих неприятностях.

– Привет, – произнесла она, открыто улыбаясь.

Я, улыбаясь в ответ, сказал:

– Привет, красавица. Как ты там?

Пожав плечами, девушка ответила:

– Скучно, если честно, сегодня. Весь день тренировки у летчиков и марш-броски у десантуры. Вот, пока есть время, я подумала: может, прогуляемся, пока не слишком поздно? Скоро уже стемнеет.

Я, конечно, покачал головой, собираясь сказать какую-нибудь глупость. Мол, не с кем пообщаться, так обо мне вспомнила. Но, понимая, как это будет некрасиво и неприятно прежде всего мне самому, я просто с улыбкой кивнул и сказал, что буду ждать ее на КПП.

Не снимая своего старательского комбинезона, я вышел на трап посадочной платформы и быстро сбежал на песок. Добравшись на КПП, я еще минут тридцать ждал, пока ко мне присоединится Катя.

– Слушай, Алекс, – сказала она, увидев меня, скучающего недалеко от бойцов, – мы так редко видимся, что ты мог бы одеться во что-то более приличное.

Несмотря на мой грязноватый вид, она не пожалела свой костюм для занятий спортом и, прижавшись ко мне, крепко поцеловала – дежурные сопроводили это действие кривыми ухмылками. Обняв Катю за плечи и почувствовав ее руку у себя на талии, я спустился с ней на песок и неосознанно направился к моему кораблю.

– Мы к тебе, что ли? – удивилась Катя.

– Если не хочешь, то нет, – сказал я, пожав плечами.

– Не хочу, – честно призналась она. – Хочется просто с тобой погулять.

Усмехнувшись и поцеловав Катю, я повел ее к дорожке из плит сплавленного песка. Неторопливо ступая по этому непривычному для меня покрытию, через каких-то полчаса мы вошли в брошенный всеми поселок среди не очень густого леса.

– Я здесь на пробежке бываю, – объяснила мне Катя.

Оглядев низкие домики с темными стеклами, я заметил:

– Делать тебе нечего. Тут все так… дико. Словно и не живет никто.

Она засмеялась и сказала:

– А тут никто и не живет. Правда-правда. Сколько я тут ни бывала, никогда никого не видела, кроме десантников, что через этот поселок за периметр проскакивают.

– А мы зачем здесь? – удивился я.

– Как зачем? – улыбнулась мне Катя. – Мы же гуляем.

Я покачал головой – у каждого свои понятия о прогулке. Кто-то выбирает для нее поселки-призраки.

– Это здесь в прошлом году пропали триста сотрудников базы? – спросил я у Кати, вспомнив сказки, что мне рассказывал помощник биолога.

– Да, – кивнула она. – Мне девчонки рассказывали, что после этого ужаса с базы было запрещено не то что сходить на берег, но даже по понтонам лишний раз передвигаться. С корабля на корабль на капсулах перелетали. Потом страсти, так сказать, поутихли, и опять разрешили сход на берег, но не селиться здесь. Поселок демонтировать хотели и убрать на транспортники, но решили ждать комиссию с Земли. Раз сами ничего не поняли, то, может, хоть те разберутся.

Я удивился и спросил:

– Спустя столько лет?

Катенька пожала плечами и, скинув мою руку с плеча, подошла к окнам одного из домиков. Заглянула внутрь. Помахала мне, чтобы я подошел. Я приблизился и, прислонившись к стеклу, заметил в помещении неубранные кровати и распахнутые шкафы.

– Они во сне пропали? – спросил я у Кати, будто она была участником или очевидцем событий годичной давности.

– Нет, – сказала она. – Это уже утро было. Перед самым построением. Потому-то так страшно и было всем. Буквально секунду назад с кораблей еще слышали голос коменданта в репродуктор, и вдруг разом все смолкло. А когда проживающие на берегу не появились на построениях, в эскадре и началась суматоха. Никого из поселка не нашли.

Я невольно передернул плечами. Сумерки все больше охватывали нас и пустой поселок. Находиться в нем становилось откровенно неприятно, если не сказать боязно. Видя мой жест, Катя звонко рассмеялась.

– Ты что, боишься? – спросила она, нисколько не жалея меня.

Сделав серьезное лицо, я ответил, что мне неуютно тут находиться. Больше того, я ощущаю дискомфорт от вида этих темных зданий и сумрачного неба.

– Ой ты горе-космонавт! – сказала она и, проведя руками мне по лицу и волосам, сжалилась. – Ну, пошли к свету, раз тебе тут неприятно.

По пути назад я робко спросил у нее:

– А разве тебе там не показалось неуютно?

Держа меня за локоть и прижимаясь к моему плечу, она призналась:

– Только первые разы, когда бывала. И то я не трусила, а просто… Ну, как бы тебе сказать? Ну, просто не хотела оставаться там. Потом это прошло. Привыкла.

Помолчав, я признался:

– Я, наверное, трус.

Еще больше смущая меня, Катя снова засмеялась. Видя мое замешательство, она пояснила свой смех:

– Ты это так серьезно сказал… «Я, наверное, трус». Дурачок. Ты не трус. Это нормальная реакция на темноту и неизвестность. Все люди боятся темноты.

Я возразил:

– Не все. Глупости.

Как-то тихо и серьезно она сказала:

– Все боятся. Просто есть некоторые, кого эта темнота еще не пугала. Не до них ей было.

Хмыкнув, я сказал:

– Но там был не страх. Просто всё вместе. То, что там пропали люди. Вообще вид брошенного поселка. Да еще… да… темнота.

– Вот-вот, – сказала она. – Это еще не страх. Страх – это когда ты там один и знаешь, что в любой момент ты можешь исчезнуть и даже спустя годы никто не будет знать, что с тобой случилось.

Мы вышли на освещенный прожекторами песок, и я признался:

– Я вообще-то о таком не думал.

Катя потянула меня к кострам на побережье, около которых толпились люди.

– И правильно делал, что не думал! – сказала Катя веселясь. – Это все равно что просто о смерти думать. Глупо и бесполезно.

У костров оказались в основном пилоты пинас и капсул, посаженных на песок. Не спешившие уходить отдыхать, они слушали негромкую музыку из брошенного на пески транслятора одного из кораблей и пили самогон. Я удивился, когда нас угостили и пригласили присоединиться. Катя, ни на шаг не отходя от меня, от самогона отказалась и только засмеялась, увидев мое выражение лица, когда я залпом проглотил напиток. Не меньше семидесяти градусов было в этом пойле, и мне стоило трудов, чтобы не показывать, как сильно оно меня проняло.