Книга Человек напротив - Вячеслав Рыбаков

Папочка с делом была покамест тонкой, как фанерка, на которой дома режут хлеб да колбасу. В ближайшие дни ей предстояло распухнуть до объемов, излюбленных авторами сериалов, а желательно, стать и еще посолиднее – но… Побыстрее, побыстрее! Но потолще… Чтобы не дуркой на процесс выходить, а властелином мира.

Листровой обстоятельно поговорил с бравшими убийцу ребятами, а потом шустро пролистал папочку. Да, гнусное дельце. И одновременно – из тех, когда, кажется, сам Господь ведет органы охраны правопорядка за руку: вот, чада мои возлюбленные, невинно убиенный литератор успел письменно указать имя своего убийцы. Чудо? А как же! А нашли литератора скоро? Да, чада мои, буквально еще с пылу, с жару. Вот, пожалте, заключение: с момента смерти прошло не более четверти часа. Чудо? Ну, так себе; иногда бывает. Но в общем рисунке, в общей веренице чудес – да, чудо. Имя есть, фамилия есть – отчего же не выяснить адрес? Выяснили, рванули туда, никто не открыл; ввиду очевидности улик взломали квартиру и – очередное чудо: прямо на письменном столе, не отягощенном, вообще-то говоря, обилием бумаг, лежит один-единственный листок, и на нем – график уроков, и из этого графика совершенно ясно, где, по крайней мере теоретически, злодей должен пребывать в настоящий момент. И злодей-то совершенно такой, какой надо, чтобы остались довольны – ну, насколько они вообще способны теперь испытывать довольство – родственники погибших девочек: тухлый интеллигенток, а они в наше время все с нарезки слетели; с работы ушел, значит, наверняка на выезд просился, да не отпустили, надо это точно выяснить, когда и в какую страну хотел; ныне без определенных занятий, значит, тунеядец, и непонятно, на что живет, не может быть, чтобы какими-то уроками был в состоянии прокормиться… Листровой и сам не заметил поначалу, только потом поймал себя на том, что так уже и думает: не "родственники погибшей девочки", то есть той, при трупе которой изврата повязали, а именно "родственники погибших девочек". Морально, значит, уже изготовился к тому, что этот маньяк у нас ответит за все… Да и действительно – кому еще, как не ему? Вот и в оставленной убиенным записке какая-то баба упоминается… свихнулся на бабах отказник.

Ножик с такими отпечатками, что любо-дорого, прямо хоть в музей дактилоскопии неси, тут же, при трупе, валяется – чудо?

Йес.

Бдительные старушки-соседки видели, как поутру от гнойного этого Симагина баба уходила, и одна вспомнила даже, что вроде эта баба тут когда-то жила, и довольно долго жила как жена, и сын был, школьник, но вроде бы сын только бабы, Симагин у них был за отчима… Как звать ту якобы жену не помните, гражданочка? Да Ася, что ли… Оп! И в записке – Ася упоминается. Вот и мотив. Чудо? Безусловно. Значит, писатель – знаем мы этих писателей, художников, музыкантов и прочих властителей дум, все блядуны записные – клинья той якобы жене подбил, удачно ли, нет ли, Бог весть – но с бабой у Симагина пошел раздрай. А тут каким-то манером опять ее к себе залучил. И: два на выбор. Либо трахались они по старой памяти всю ночь, а как рассвело, баба встряхнулась, подмылась и опять его на хрен послала; может, и рассказала на сладкое, что у них с литератором в каком-то там затертом году получилось, а может, Симагин и прежде это знал, но до сего дня терпел, надеясь, что в конце концов бабу все-таки перетянет обратно к себе… а тут уж окончательное не пиши, не звони, сегодняшняя ночь ничего не значит. Стандартный вариант. Вот он и озверел. Либо, наоборот, баба прийти-то к нему пришла, но не размякла, а только этак покуражиться заглянула, убедиться, что без нее тут жизнь не в жизнь – тоже прихват известный; и опять же ученый муж с цепи сорвался. Очень может быть. Правда, июльские девчата сюда не вписываются, но… Будет возможность – впишем, куда деваться от этой долбаной жизни; но пока у нас на повестке поиски истины.

Одно плохо. По-человечески не вяжется как-то: уж больно давно эта баба ушла от Симагина. Если бы полгода назад, ну даже год – тогда можно было бы понять все эти страсти роковые. А старухи твердят в один голос – лет восемь назад или девять… Чтобы так с ума сходить из-за бабы, которую восемь лет не видал, чтобы волноваться из-за того, кто ее восемь лет назад раскладывал – это же… Ну, да впрочем, вот и видно, что псих. И потом – с этими интеллигентами бывает так. Они, с ихней гордостью, с ихним самомнением, с ихними из книжек вычитанными утонченными чув-вс-с-ствами под себя уже ходят, а всё уверены, что их первые школьные девочки – или мальчики – до сих пор их помнят и неровно дышат от воспоминаний; и попробуй скажи что-нибудь против. Так что вписывается, вписывается…

Значит, перво-наперво нам нужно: найти эту самую Асю – эх, жаль господин литератор ее фамилию не успел в записочке черкнуть! – и как следует с ней побеседовать; побеседовать, когда у нее истерика притухнет, с мамой убитой пацанки; и побеседовать также с бывшими коллегами этого Симагина по работе – что он за человек и почему ушел. Не исключено, между прочим, что пацанка так или иначе нашего Симагина провоцировала, только перестаралась или просто не отдавала себе отчета, что человек не в себе. Или наметила для себя веселый вечерок, в последний момент сдрейфила или просто передумала, а мужикашку уже так запросто не выключишь, если завелся… Этих интеллектуальных девочек из высокопоставленных семей мы тоже оч-чень неплохо себе представляем. Поискать бы в квартире как следует – наверняка травка обнаружится или что-нибудь еще поядреней. Нельзя, жаль. Чинами не вышли устраивать обыски на квартирах у таких товарищей. Но не все с пацанкой чисто, чует мое сердце, вот и из протокола видно – чтобы математикой заниматься с репетитором, девушка так никогда не оденется, оденется она так для мил-дружка, причем, как правило, когда мил-дружок чего-то не мычит не телится и надо его подразогреть… м-да, вот уж подразогрела так подразогрела. Математикой своей они там действительно занимались, что правда то правда, нашли ребята бумажки; но и не только математикой, вкусностей девчонка на стол накидала выше крыши, ублажала педагога вовсю. Выпивать – не выпивали, даже странно; ну да, может, не успели просто. Зуб даю, ежели бы педагог намекнул девке, что, мол, замерз, устал, она бы ему весь распределитель выкатила. Ребята полюбопытствовали – в комнате, в папашкином баре, чего только не было. Так что с выпивкой напряга бы у них не возникло – но. педагог предпочел получить удовлетворение иным способом. Нет, ну точно псих. Изврат гнойный. Девка бы сама ему дала по первому слову, чувствуется. Можно даже предполагать, она этого слова с нетерпением ждала. Видно, есть некий особый кайф в том, чтобы этак вот именно силком, под совсем даже не сладострастные, но уж наверняка предельно громкие крики… и потом ножичком чикнуть.

Чтоб уж точно не забеременела.

Вот так посмотришь-посмотришь на жизнь из этого кабинета – и начинаешь понимать всему истинную цену. Еще и спасибо скажешь дочкиному Митьке, еще и пожалеешь, что накостылял ему во дворе, при всем народе. Да, надул пузо однокласснице – но ведь не зарезал же!

Ладно, соображения о роли пацанки в происшедшем, о том, что у нее у самой рыльце наверняка в пушку, я пока оставлю при себе. Вероятно, им и вообще суждено у меня под черепушкой навсегда застрять – в серьезном уголовном деле им не место, тем более, опять-таки, обком… Преступник есть, трупцы на местах, теперь только бумаги в папку навалить побольше – и вперед.