Книга Известие о похищении - Габриэль Гарсиа Маркес

– Для нас это была тяжелая война. Вы себе даже не представляете, сколько пережили наши семьи, друзья. Мы испытали на себе все.

Хорхе Луис привел факты: его сестру Марту Ньевес незаконно арестовали; свояка Алонсо Карденаса схватили и убили в 1986 году; дядю Хорхе Ивана Очоа арестовали в 1983 году, двоюродных братьев Марио и Гильермо Леона арестовали и убили.

В ответ Вильямисар попытался доказать, что он тоже стал жертвой войны и за все, что случится в дальнейшем, им придется расплачиваться поровну. «Я пережил не меньше вашего. Подлежащие Экстрадиции пытались убить меня в восемьдесят шестом, мне пришлось уехать на другой конец света, но меня и там достали, и вот теперь у меня похитили жену и сестру». Альберто не жаловался – он просто пытался показать собеседникам, что имеет право говорить с ними па равных.

– Все это беспредел, и нам пора начать понимать друг друга, – заявил он в конце.

Разговаривали только эти двое. Остальные слушали в гробовом молчании, только женщины ухаживали за гостем, не мешая беседе.

– Мы ничего не можем сделать, – сказал Хорхе Луис. – Здесь была донья Нидия Кинтеро. Мы понимали, в каком она положении, но ответили то же самое. Нам не нужны лишние проблемы.

– Пока идет война, всем вам грозит опасность даже за этими толстыми стенами, – настаивал Вильямисар. – Давайте покончим с ней, и никто не тронет ни ваших родителей, ни других членов семьи. Но пока Эскобар не сдастся правосудию, а Маруха и Франсиско не вернутся домой живыми и невредимыми, все может случиться. И можете быть уверены, если их убьют, расплачиваться придется и вам, и вашим родственникам, и еще многим и многим.

Беседа в тюрьме продолжалась целых три часа, и обе стороны проявили крайнее упорство. Вильямисар отдавал должное крестьянской практичности братьев Очоа. Братьям понравилась прямота и откровенность гостя, его готовность не уходить от скользких вопросов. Когда-то братья жили в Кукута, семейной вотчине Вильямисаров, знали многих из тех мест и хорошо понимали своих земляков. В конце разговора высказались и два младших брата, а Марта Ньевес несколькими чисто колумбийскими остротами помогла сбросить напряжение. Вначале братья, чувствуя себя в безопасности за стенами тюрьмы, были твердо настроены не лезть в драку, но в конце концов кое с чем согласились.

– Хорошо, мы напишем Пабло письмо и расскажем, о чем здесь беседовали, – пообещал Хорхе Луис. – Но я бы все же посоветовал поговорить и с моим отцом. Он живет в Ла-Ломе и будет очень рад встретиться с вами.

Вильямисар не мешкая отправился в поместье в сопровождении всей семьи Очоа. С собой он прихватил только двоих привезенных из Боготы телохранителей. Братья посоветовали не брать многочисленной охраны, чтобы не привлекать внимания.

От ворот усадьбы, где оставили машины, к дому вела почти километровая аллея. Вдоль густо растущих подстриженных деревьев шли пешком. Их встретили несколько мужчин, похоже, безоружных. Они остановили телохранителей, предложив им подождать в сторонке. Охранники было заволновались, однако слуги вели себя вежливо и успокаивали их:

– Не волнуйтесь, пройдите посидите в тенечке, перекусите, пока доктор побеседует с доном Фабио.

В конце аллеи, в глубине открытой площадки, стоял просторный и добротный дом. На террасе, откуда до самого горизонта виднелись обширные пастбища, гостя ждал старый патриарх. Рядом стояли остальные члены семьи – все женщины, и почти все в трауре по погибшим в войне мужчинам. Несмотря на то, что было время сиесты, гостя пригласили закусить.

Едва обменявшись приветствиями с доном Фабио, Вильямисар понял, что старик уже получил полный отчет о переговорах в тюремной камере. Можно было не тратить время на предисловия. Альберто повторил, что ужесточение войны принесет гораздо больше вреда клану Очоа, большинство членов которого не имеют ничего общего с убийствами и терроризмом. Сейчас трое сыновей дона Фабио хоть и не на свободе, но в безопасности, зато что сулит им будущее, никто не может сказать. Дон Фабио заинтересован в мирном развитии событий больше чем кто бы то ни было, но не то что мир – даже перемирие невозможно, пока Эскобар не последует примеру его сыновей.

Старик слушал Вильямисара с бесстрастным вниманием, слегка кивая, когда что-то казалось ему справедливым. Потом в нескольких коротких и точных, как эпитафия, фразах изложил свою точку зрения. Любые действия невозможны без главного: личной встречи с Эскобаром. «Лучше всего начать именно с Пабло». И Вильямисар, как считал старик, для этого подходит, потому что Эскобар доверяет только тому, кто умеет держать свое слово.

– А вы, доктор, умеете, – подчеркнул в заключение дон Фабио. – Только надо ему это доказать.

Встреча с семьей Очоа, начавшаяся в тюремной камере в десять часов утра, закончилась в усадьбе Ла-Лома в шесть вечера. Главным было то, что Вильямисару удалось растопить лед недоверия. Снова забрезжила надежда достичь согласованной с правительством цели: добиться от Эскобара явки с повинной. Этой надеждой Вильямисару хотелось скорее поделиться с президентом. Но в Боготе его ждали плохие новости: президенту пришлось на себе испытать боль утраты похищенного родственника.

Дело в том, что двоюродного брата президента, его ближайшего друга детства Фортунато Гавирию Ботеро четверо вооруженных бандитов в масках похитили прямо из его дома в Перейре. Президент узнал об этом в пятницу на острове Сан-Андрес, где проводил региональный совет губернаторов. Тем не менее он не стал прерывать работу. Никто не знал, причастны ли к преступлению Подлежащие Экстрадиции. Ранним утром в субботу президент плавал с аквалангом, а когда вернулся на берег, ему сообщили, что найдено тело Фортунато. Он был захоронен тайком, без гроба, в чистом поле. При вскрытии в легких обнаружили землю – признак того, что похищенного закопали живьем. Похоже, это не наркомафия – за Эскобаром, вообще-то, такого не водится.

Президент хотел отменить региональный совет и немедленно лететь в Боготу, однако врачи ему запретили. Перелет раньше чем через сутки (или хотя бы полсуток) после часового погружения на глубину двадцать метров – дело опасное. Гавирия уступил и продолжил совет. Мрачное лицо президента на экранах телевизоров увидела вся страна. К четырем часам вечера истек минимальный установленный врачами срок, и Гавирия вернулся в столицу, чтобы заняться похоронами. Позже он вспоминал этот день как самый тяжелый в своей жизни и говорил с горькой иронией: «Я был единственным колумбийцем, у которого даже не было возможности пожаловаться президенту».

Сразу после обеда с Вильямисаром в тюремной камере Хорхе Луис Очоа отправил Эскобару письмо, в котором одобрял его намерение сдаться властям. Вильямисара он характеризовал как серьезного сантандерца, которому можно верить и с которым можно иметь дело. Эскобар ответил немедленно: «Передай этому сукину сыну, что мне не о чем с ним говорить». Марта Ньевес и Мария Лиа, сообщившие об этом Вильямисару по телефону, советовали не отчаиваться, возвращаться в Медельин и продолжить поиски контактов. На этот раз Альберто приехал один, без охраны. В аэропорту он взял такси и добрался до отеля «Интерконтиненталь», куда минут через пятнадцать за ним заехал один из водителей семьи Очоа. Местный парень лет двадцати, симпатичный и веселый, долго наблюдал за Вильямисаром в зеркальце и наконец спросил: