Книга Кукла - Дафна дю Морье

Роуз и Кеннет были братом и сестрой. Кеннет стал моим мужем. Должна признать, артистической натурой в этой паре являлась Роуз. Именно она придумывала модели одежды и выполняла всю творческую работу. Кеннет же вел финансовые дела. Мой босс-журналист имел свой интерес, так как владел несколькими акциями «Роузенке» и ему было выгодно, чтобы имя фирмы регулярно попадало в колонку светских новостей. О чем он и заботился, причем весьма эффективно. Людям надоели однообразные фасоны военных лет, похожие на униформу, а Роуз была женщиной умной и сделала акцент на женственность, подчеркнув в своих облегающих нарядах бедра, грудь и все прочие достоинства женской фигуры. «Роузенке» ждал головокружительный успех, которому, несомненно, способствовало внимание со стороны прессы.

Мы встретились с Кеннетом на одном из показов одежды. Его представил один из друзей-журналистов. Я, разумеется, пришла по пропуску, выдаваемому представителям прессы.

— Знакомься, перед тобой часть «ке» фирмы «Роузенке», — сказал со смехом приятель. — Он руководит хвостовой частью, а мозгом компании является Роуз. Кенни же складывает цифры, а потом вручает сестре чеки.

Кеннет был красив, того же типа, что Джек Бьюкенен или Рекс Харрисон. Высокий статный блондин, одним словом, море обаяния. Прежде всего я поинтересовалась, женат ли он, но приятель-журналист отшутился, сказав, что на Кеннета пока еще не надели хомут. Он представил меня и Роуз. Брат и сестра были совсем не похожи друг на друга. Я между делом поведала Роуз, что именно собирается написать в своей газете об их фирме мой босс. Естественно, полученные сведения ей польстили, и я получила приглашение на прием, который устраивала Роуз. Одно за другим, и популярность «Роузенке» в прессе росла с каждым днем.

— Будь ласковым с акулами пера, и они ответят тем же, — говаривала я Кеннету. — С их поддержкой весь мир окажется у твоих ног.

Это случилось во время скромного приема, который я устроила в их честь, зная, что должен прийти Вернон Майлз. Рассказала Роуз и Кеннету о нашей дружбе, и они надеялись получить заказ на костюмы в его новой пьесе. К сожалению, Майлз так и не появился. Секретарь объяснил его отсутствие очередным приступом астмы.

— Какая же вы энергичная и предприимчивая девушка, — признался Кеннет. — В жизни таких не встречал. — И допил пятый бокал мартини. Уже в то время у него проявлялось пристрастие к алкоголю.

— А вот мне хочется поговорить на другую тему, — заявила я. — Сестре пора прекратить вами командовать. И название «Роузенке» произносится неправильно, ударение следует делать на слоге «ке».

После моих слов Кеннет мгновенно протрезвел и, поставив бокал на стол, устремил на меня недоумевающий взгляд.

— Почему вы так говорите? — изумился он.

— Видеть не могу, как мужчина лебезит перед женщиной, особенно если он отличается незаурядным умом, — пожала я плечами. — И все из-за лени. В один прекрасный день обнаружится, что от названия фирмы отвалилась часть «ке», и винить в этом надо только себя.

Хотите — верьте, хотите — нет, но Кеннет пригласил меня на ужин, где я выслушала историю о тяжком детстве, когда мать и сестра подвергали его всяческим унижениям. Безусловно, Роуз и Кеннет любили друг друга, и, как я заметила, это-то и являлось главным злом, так как привязанность приобрела собственнический характер.

— Нужно стать независимым и громко об этом заявить, — внушала я.

Совместный ужин привел к неожиданному результату: Кеннет впервые в жизни рассорился с сестрой. Потом он сам об этом рассказывал. Однако такой исход прояснил ситуацию, потому что теперь дела в фирме пошли по-иному. Роуз поняла, что нельзя все делать по-своему и вечно командовать. По мнению некоторых девушек-манекенщиц, атмосфера в компании изменилась в худшую сторону, но истинная причина заключалась в более жесткой дисциплине и необходимости усерднее и дольше работать.

Кеннет сделал мне предложение, когда мы застряли в дорожной пробке по пути домой после вечеринки. Я по-прежнему жила в доме тетушки Мэдж, который она завещала мне. Мы проезжали один из кварталов, когда на перекрестке по неизвестной причине заело светофор. Наверное, что-то вышло из строя.

— Красный свет означает опасность, — заметил Кеннет. — Опасность — это вы.

— Вы мне льстите, — рассмеялась я. — Никогда не считала себя роковой женщиной.

— Насчет рока не знаю, но мы основательно застряли, а это тоже в некотором роде судьба.

Разумеется, он меня поцеловал. А что еще оставалось делать? Потом починили светофор, и я первой это заметила.

— Вам ведь известно, что означает зеленый свет? — без обиняков спросила я.

— Конечно. Путь свободен. Вперед.

— И я не замужем. Так что смелее, путь свободен.

По чести говоря, наверное, мои слова стали для Кеннета сюрпризом. Нерешительность мужчин хорошо известна, и, возможно, он рассчитывал подумать день-два, прежде чем предпринять такой серьезный шаг. Однако мгновенно поползли слухи о нашей помолвке, а когда подобная информация появляется в газетах, отрицать ее крайне затруднительно. Я намекнула Кеннету, что в таком случае мужчина предстанет в глазах общества негодяем, а это не лучшим образом отразится на его карьере. Кроме того, холостой модельер дамской одежды вызывает массу двусмысленных толков. Одним словом, мы поженились, и я получила в подарок от фирмы прелестное платье. Единственным неприятным моментом, испортившим романтический настрой, стала необходимость называться миссис Собоун.

Мы с Кеннетом очень любили друг друга, но с самого начала меня мучило скверное предчувствие, что брак не будет долгим. Во-первых, сыграла роль его ужасная неугомонность. Вечное стремление сорваться с места и куда-то нестись. После свадьбы мы полетели в Париж с намерением провести там некоторое время. Однако уже на второй день Кеннет заявил: «Послушай, Дилли, я здесь не выдержу. Поехали в Рим». И мы отправились в Рим, но пробыли там всего два дня, когда Кеннету вдруг понадобился Неаполь. Потом возникла безумная идея вызвать телеграммой Роуз и мать, чтобы те присоединились к нам. И это в медовый месяц! Нет нужды говорить, что я обиделась и предупредила, что если в печати появятся сообщения о медовом месяце, проведенном в компании сестры и матери, «Роузенке» превратится в посмешище для всего Лондона. Думаю, Кеннет опомнился, потому что больше не делал подобных предложений. Однако в Италии мы пробыли недолго. Обильная острая пища отрицательно сказалась на его пищеварении.

Супружеская жизнь… Что можно о ней сказать после стольких переживаний! За все шесть лет, проведенных с Кеннетом, не припомню ни одного вечера, чтобы он не напился. Пил так, что не держался на ногах и едва ворочал языком. Трижды приходилось отправлять его на лечение, но оно не дало ощутимого результата. В клинике все шло хорошо: всякий раз прописывался новый метод. Однако стоило Кеннету вернуться домой, ко мне, как снова начинался запой. Господи, сколько страданий пришлось вынести!

Нет, на дела в «Роузенке» его пьянство не повлияло, потому что Роуз лишила Кеннета партнерства в фирме по причине алкоголизма и взяла на его место бухгалтера, которому назначила зарплату. Правда, пришлось выплачивать брату денежное пособие, однако доверять ему решение финансовых вопросов стало опасно.