Книга Мама мыла раму - Татьяна Булатова

По квартире Самохваловых плыли томительные волны ожидания. Весенняя любовь влетала в открытые форточки и требовала к себе надлежащего отношения. Катька просилась на улицу в неурочное время и уговаривала мать подрезать себе волосы до плеч. «Надоела эта коса!» – объясняла она свое желание Антонине и подворачивала перед зеркалом волосы до нужной длины.

Заметив манипуляции дочери с длиной волос, Антонина Ивановна увидела аналогичные тенденции и по отношению к школьной форме. Катька подогнула подол на сантиметров пятнадцать выше положенного и продемонстрировала матери, «насколько лучше».

– Нисколько не лучше, – строго вынесла приговор Антонина. – Нагнешься – вся жопа будет видна.

Девочка обиделась и скомкала форму. Самохвалова рассвирепела.

– Это что еще за новости! – прикрикнула она на Катьку и вернула подол в его прежнее состояние.

– Я одна как дура! – в слезах выкрикнула девочка и закрылась от матери в комнате.

– А ты и есть дура, – задумчиво произнесла Антонина, наблюдая из окна за миграцией школьников. Вид ее взгляду предстал донельзя безотрадный: одна юбка была короче другой. Самохвалова почувствовала зависть к юным особам, их бесконечно длинным и стройным ногам, взбитым челкам и зовущим взглядам. «Вот она Я!» – словно говорила каждая всякому попадающемуся навстречу.

С одной стороны, Антонина сделала печальный вывод об общем падении нравов, с другой – об очередной тенденции моды. Ей стало жалко свою дочь, обряженную по гимназической моде девятнадцатого столетия, и она приняла решение. Разложив Катькину форму на своем полированном портновско-обеденном столе, Самохвалова взяла ножницы и решительно отрезала от подола положенные пятнадцать сантиметров.

Когда затрещала швейная машинка, Катька выглянула из комнаты и оторопела. Мать, мурлыкая себе под нос, подгибала подол ненавистной школьной формы.

– Что ты делаешь?

– Очки надень, – не оборачиваясь, посоветовала Антонина Ивановна. – И фартуки мне принеси, а то длиннее формы получатся.

В материнскую копилку свалилось целое достояние. Впервые за последние полгода Катька сама обняла ее за плечи и поцеловала в свалявшийся от перманента рыжий затылок.

– Хватит лизаться, – грубо осекла Антонина дочь, стараясь сохранять хладнокровие, и сделала вид, что поправляет челнок в машинке. – Не люблю…

На самом деле люблю, хочу, а попросить страшно. Вдруг, как всегда, губы надует: «Что я, маленькая, что ли?» «Для меня – всегда маленькая», – погрустнела Антонина и великодушно пообещала:

– Волосы потом. Летом.

«Да бог с ними, с волосами. Теперь буду как все!» – ликовала Катька, представляя, как завтра войдет в класс, как пройдет по рядам вздох изумления, как почернеет от зависти Пашкова и выдавит из себя: «Ну ты даешь, Самохвалова!»

– Ну ты даешь, Самосвалова, – захихикала Пашкова, разглядывая укороченную Катьку. – Ты бы еще без трусов в школу пришла. Как тебя мамка-то отпустила?

Катя, приготовившаяся к другой реакции на свое появление, покраснела:

– Нечаянно вышло.

Пашкова презрительно перевернула подол Катькиной формы наизнанку и сморщилась:

– Пургу не гони, Самосвалова. Так аккуратно нечаянно не бывает.

– Я утюг оставила включенным, пока форму гладила, прожгла. Обрезать пришлось, – легко наврала девочка.

– Понятно, – протянула Пашкова и тут же потеряла интерес к однокласснице.

Больше произошедших изменений в Катькином облике никто не заметил, только Ильдар Алеев, сосед с пятого этажа, вытаращил глаза и не удержался, чтобы походя не треснуть соседку портфелем по попе.

Катька гневно обернулась и тут же осеклась: любвеобильный Алеев смотрел на нее блаженно-похотливым взором и плотоядно улыбался:

– Крепкий мамон.

– Че-е-его? – не поняла Катя.

Алеев по-рыночному поцокал языком. Подгребла Наташка Неведонская и басом спросила у растерявшейся Самохваловой:

– Обижает?

Катька отрицательно помотала головой.

– А то смотри, можно и в морду дать, чтоб не мацал.

Второй раз произнести свое «че-е-его?» Катя уже не решилась.

– Домой идешь? – поинтересовалась Неведонская и коряво переступила с ноги на ногу.

– Не-а, – отказалась девочка и взвилась верх по лестнице из пропахшей сыростью раздевалки. Домой идти не хотелось: весна все-таки. Самохвалова повисла на перилах крыльца, внимательно рассматривая выходивших из школы старшеклассниц. Ну все красавицы! Все до одной.

Заметив вылетевшего из школьных дверей соседа Алеева, Катерина благоразумно решила спуститься с крыльца, памятуя об инциденте в раздевалке. Впрочем, Алееву не было никакого дела до Катьки, взгляд его был прикован к дефилирующим впереди старшеклассницам.

– Под ноги смотри, – залепил ему леща знаменитый Ворот.

Алеев вспыхнул и огрызнулся, по-шакальи уходя в сторону.

Катька побрела к дому, испытывая странное томление. У песочницы стояла Женька и, улыбаясь, смотрела на протискивавшуюся в дыру забора Самохвалову. На Батыревой была короткая, что называется «по самое не хочу», школьная форма. Катька с гордостью предстала пред ее очами.

– Обрезала? – обрадовалась достижениям подруги Женька.

– Обрезала, – призналась Самохвалова и хихикнула.

– Норма-а-ально, – одобрила Батырева новый Катькин образ. – То, что надо.

– Не нашли Рену? – поинтересовалась Самохвалова.

– Не-а, – погрустнела Женька и добавила: – И не надо уже.

– Почему?

– Мы квартиру получили. Новую. В июне отсюда уедем.

– А я? – не сдержалась Катька.

– А чего ты? – засмеялась высоченная Батырева. – С нами поехали. Будешь третьей дочерью. Сестра – одноглазка, я – двухглазка, ты – трехглазка. Только предупреждаю: спать будешь на полу.

Из окна второго этажа за девочками наблюдала вездесущая тетя Шура, сразу же обратившая внимание на длину Катькиной формы. Ей не нравилось все: и юбки у обеих короткие (куда мамаши смотрят?), и смеются слишком громко, и ведут себя вызывающе (надо Тоне сказать, пусть примет меры). Плохо. А Женька-то так вообще!

– Куда ты смотришь? – била тревогу Главная Соседка, закончив говорить по телефону Самохваловых.

– А что случилось-то?

– Пока ничего, – загадочно уходила от ответа Санечка.

– Нет уж, ты говори давай.

– Не нравится мне, Тонь, эта дружба. Испортит она тебе девку, вот увидишь.

– Кто-о-о-о? – не сразу понимала, о ком идет речь, Антонина.

– Да Женька из третьего подъезда.

– Не испортит, – вставала на дыбы Антонина Ивановна.