Книга Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова

Новые слова ромея, которые он произнес с прежней радостью, похолодили сердца многих:

— Сила ваших богов и впрямь велика, но боги, как и люди, стареют. Прошлым летом мы увидели мощь Великой Скифии, увидели ваши лодьи, полные добрых, умелых воинов, и… ужаснулись. Нет, мы не смогли бы победить Осколодово войско, если бы не Господь. Мы даже оружия в руки не брали, просто молились. И Господь услышал рабов своих. Это Он, Всевышний владыка, в гневе послал бурю, противостоять которой невозможно никому. Но в том, что Господь наш и милостив к князю Осколоду, сомнений нет! Ведь как иначе объяснить то, что корабль самого князя не пошел на дно, как многие другие? Господь хочет помочь и вашему князю, и вам… Он хочет даровать этой земле удачу, о которой здесь давно забыли.

Общую тревогу перебил Живач. Этот, кажется, не слышал речи ромея или смысла не уразумел, потому как крикнул пьяно:

— А ну, а ну! Ра-а-аскажи нам про своего бога!

Толпа одобрительно загудела. Одно дело слушать о собственном поражении и совсем другое — просто истории. О славянских богах тоже много историй рассказывают, и вряд ли ромейский Господь сможет переплюнуть славу исконных, истинных, родных.

И только Осколод казался слишком задумчивым, видать, слова иерея задели. Да и как же не задеть? Он действительно чудом спасся, а такое выпадает только избранным. Но за всякую милость нужно платить, про это Осколод знал лучше многих.

«Зря Живач попросил…» — рассуждал Добря, ковыряя ложкой кашу.

Ромей говорил без умолку. И без устали. Только ведь и дураку ясно, что врет! Но киевляне слушали с интересом, хихикали редко.

— А вот ещё такой случай был… — протянул иерей. — Князь Навуходоносор, коий в Господа не веровал, поставил близ города Вавилона большого золотого истукана. Поклониться истукану пришли многие. Волею Господа нашего очутились там и трое верующих юношей: Ананий, Азарий и Мисаил. И едва загудели трубы, весь народ пал наземь, только Ананий, Азарий и Мисаил остались как были.

Видя это, князь Навуходоносор разгневался, велел разжечь печь и бросить верующих в ее чрево. Жар был до того силен, что воины, исполнившие волю князя, сгорели. А трое юных мужей пели хвалебную песнь, прославляя Господа, и он услышал, послал ангела оградить их от пламени. Так Ананий, Азарий и Мисаил остались целы.

Сие чудо удивило князя, и он повелел верующим выйти из горящей печи. А как только узрел, что жар не опалил ни тела, ни одежду, сказал: «Благословен Бог… Который послал Ангела Своего и избавил рабов Своих, которые надеялись на Него». И всем своим людям запретил хулить имя Господа, а ослушников велел казнить, — назидательно закончил иерей.

Добродей сидел, открыв рот, и сам не понял, как так вышло (после долго корил себя и грустил), но с языка все-таки сорвалось словцо:

— Врешь.

К удивлению молодого гридня, слово подхватили многие. Могильной тишины, в которой слушали последнюю басню ромея, как не бывало.

Византиец отбивался от нападок и обвинений. Его соратники тоже увязли в споре, над их столом нависло несколько дружинников, каждый потрясал кулаками, кричал, брызгал слюной. Вот уже кто-то схватил кувшин — дурной признак. Кто-то взвешивал в руке большую кость.

«Все верно, — хмуро рассудил Добродей. — Неча врать. Мы, славяне, кривды не терпим!»

И вновь голос Хорнимира перебил общий грохот.

«На то он и воевода, — вздохнул гридень. — Эх, кабы и мне луженую глотку…»

— Тихо! Тихо! Пусть Яроок скажет!

Жрец поднялся, расправил плечи. Лицо, что весь пир мало отличалось от деревянных ликов на капище, стало светлым, уголки губ так и норовили прыгнуть вверх.

— Я как думаю… Может, ромей и правду сказал. А может, и нет. Ведь в мире как бывает? Правда с Кривдою рядом ходят, рука об руку.

— И че?

— Пущай ромей на деле докажет… — протянул Яроок и все-таки не смог сдержать улыбки.

— Точно! — подхватил кто-то.

— Правильно! В печь его!

— Троих!!! — завопили из дальнего угла. — Троих ромеев в один прихлоп!

Добродей заметил, как побелел Михаил, вцепился в стол. А народ явно повеселел, вновь потянулся к кувшинам с брагой и хмельными медами. Князь тоже не грустил, зато княгиня озиралась опасливо, после зашептала на ухо Осколоду.

Князь вскинул руку, обратился к византийцу:

— Ну, так что? Докажешь?!

Михаил сглотнул, пробормотал:

— Господь говорит: «Если что попросите во имя Мое, то сделаю…» — Михаил запнулся, вскинул голову и продолжил уже громко: — А ещё Господь речет: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ».

— Господь-то ладно, а сам-то что скажешь? — прогремел Хорнимир.

Иерей шумно выдохнул, глянул вверх, будто там не мореные балки, а само небо:

— Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если от души решили вы обратиться к Богу, просите, что хотите, и все полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны.

— Че? — пробормотал Добродей в ухо Златана.

— Да тихо ты… — отозвался гридень и потянулся за новым куском жареного мяса.

Ромей учтиво поклонился Осколоду, голос прозвучал уверенно:

— Светлый архонт, дозволь отправить гонца на мою лодью. Чтоб Евангелие принес. Книга такая… Священная реликвия.

— Разрешаю.

Осколод не успел договорить, а один из ромеев уже вскочил из-за стола и помчался прочь.

Теперь ели и пили молча, изредка перешептывались. На Михаила поглядывали с уважением: хоть и ромей, а смел. Даже слишком. Тот тоже не унывал, молился, сложив ладони лодочкой и возведя взгляд к потолку.

А Добродей пытался вообразить печь князя Навуходоносора, мысленно прикидывал, в какой из очагов княжьего двора могут поместиться одновременно три мужчины, ну даже очень худосочных отрока, пусть и так. Еще думал, как бы при эдаком пламени терем не подпалить.

Наверное, про это же думал и Осколод, потому как при возвращении гонца сказал веско:

— Негоже посылать в полымя гостей. Особливо тех, что с миром пришли.

Но Михаил вроде бы и не расслышал слов владыки, принял из рук гонца большую золотистую книгу, прижал к груди. Губы иерея двигались, но слов не разобрать.

— Что это? — кивнул Осколод.

— Евангелие. Слово Божие.

— Вот как… — протянул князь. — В первый поход на Царьград мы такие вещицы видели…

Старшие дружинники и воевода закивали, кто-то заметил весело:

— Хорошо горят! Получше бересты!

Взгляд ромея в мгновенье стал острым, будто хотел насквозь проткнуть шутника, да не вышло.