Книга К черту моральные принципы - Алина Лис

— Мама, привет. Это моя подруга — Алиса. Она пришла ненадолго, мы попьем чаю и пойдем. Сегодня в институте был семинар, мою работу оценили на отлично. Ты не против, если я включу другую программу? Потерпи немного, потом я сделаю тебе массаж и покормлю, — щебетала она, перекладывая женщину на кровати в другую позу и разминая ей руки. Женщина не отвечала, лежала совершенно неподвижно, и сразу было ясно, что лежит она так уже много недель, месяцев, а может, и лет.

Я как загипнотизированная следила за Эллиными ловкими, сильными руками и чувствовала обжигающий стыд. Стыд за то, что у меня все нормально: здоровые, активные родители, евроремонт в квартире, есть время и деньги на кафе, бильярд, танцы... И особенно стыдно было за тайные смешки на первом курсе по поводу «маменькиных дочек».

Элла закончила, аккуратно закрыла дверь и потянула меня на кухню.

— Вот только не надо меня жалеть! — были ее первые слова, обращенные ко мне. — Хватит изображать побитую собаку!

— Извини. Я просто не знаю, что сказать.

— Тогда лучше помолчи, — усмехнулась она. — Как там говорят? «За умного сойдешь», да?

— Прости, я не знала...

— Хватит! — разозлилась Элла. — Еще одно извинение — и нашей дружбе конец! Я серьезно! Ну что?

— Извини за то, что извинилась.

— Эй, ты нарываешься!

— Ага. — Я нашла в себе силы улыбнуться.

— Уже лучше. Сейчас я тебе расскажу все, потому что мы друзья и для меня это очень серьезно. Но больше никаких извинений. Не можешь говорить об этом нормально — молчи.

И не слушая дальнейших возражений, Элла рассказала мне свою историю.

* * *

Элла росла тихой, послушной девочкой. Беспроблемный ребенок — ни ссадин на коленках, ни драк, всегда вовремя сделанные уроки. Мама за этим следила. Мама вообще очень над ней тряслась. Возможно, потому, что папе было все равно.

Папа сбежал с другой женщиной, когда Элле было пять лет. И еще что-то было, связанное с растратой, из-за чего к маме одно время наведывались из полиции.

Друзей у девочки не было, мама не одобряла буйные дворовые компании, загоняла после школы делать уроки. Не было и многочисленной орды шумных заботливых родственников, как в других еврейских семьях. Они остались в Одессе. Мама не хотела возвращаться «с позором», хотя вернула себе и дочери девичью фамилию.

У Эллы была мама. И художественная школа. И будущее было простым и ясным: она вырастет, поступит учиться на художника (в крайнем случае — на учителя рисования), выйдет замуж за приличногo еврейского мальчика. Так планировала мама, но Элла была не против. Мама знает, как лучше.

Твердый жизненный план рассыпался как карточный домик. Через месяц после Эллиного восемнадцатилетия маму сбил пьяный водитель. Травмы были незначительные, но при падении она сильно ударилась головой об асфальт. Несчастный случай, стечение обстоятельств: новая травма пришлась на старую, полученную еще в детстве. Вердикт врачей был однозначен: это навсегда.

Первые дни Элла молча сидела у постели матери, держа ее за руку. Мама всегда была центром ее мира, солнцем, освещавшим ее маленькую планету, лучшей подругой и наперсницей. Теперь солнце погасло и сиять не будет больше никогда...

Элла проводила в больнице дни и ночи. Не гнушалась делать работу санитарок: выносила утку, обмывала больную, делала массаж от пролежней. Все эти недели ей казалось, что от мира ее отделяет незримая, но плотная стеклянная стенка. Санитары ей симпатизировали, она делала их работу совершенно бесплатно. Из симпатии ей и посоветовали как-то раз:

— Да сдай ты ее в «огород». Чего возиться? Понятно, что не встанет.

«Огородом» на местном сленге называли отделение с коматозниками. В палатах там стояла вонь, убирали редко, белье стирали еще реже. Персонала и финансирования еле хватало на нормальных пациентов, и «овощи» получали все в последнюю очередь. Дежурство там называлось «отработкой» и считалось наказанием за провинности.

Стеклянная стена, хранившая покой Эллы, со звоном лопнула. Она еле сдержалась, чтобы не ударить «доброжелательницу». Не ударила. Пришло осознание, что как раньше уже не будет никогда. Теперь Элла главная, а мама нуждается в заботе и уходе. Настало время отдавать долги.

Забрать больную домой было легко. Как и забрать документы, поданные на поступление в Суриковскую академию.

Сложнее оказалось найти работу рядом с домом с удобным графиком. Никакой «чистой» офисной работы малолетке без знания компьютера и опыта не светило. Элла умерила амбиции и устроилась продавцом на небольшом рынке рядом с домом. Работа грязная, нервная, с материальной ответственностью. Но зато можно было попросить соседку последить за товаром и проведать больную.

Рынок был хорошей школой жизни. Элла научилась пропускать мимо ушей оскорбления, не бояться людей, настаивать на своем, считать деньги. Только одному не научилась — втюхивать некачественный товар.

Но впервые столкнувшись с мирком работников и посетителей рынка, она была поражена и напугана мелочностью всего в нем происходящего. Подменявшая ее во время отлучек соседка - добродушная тетка из соседнего дома — никогда не интересовалась ничем серьезней очередного сериала. Беседы крутились вокруг самолечения реальных и вымышленных болячек, поведения политиков или личной жизни какой-нибудь певички.

Тогда Элла еще не знала, что так почти везде. Высшее образование и перспективная работа показались ей единственным спасением от затягивающей мир серости, и она решила поступать в институт.

* * *

По молчаливому уговору мы с Эллой больше никогда не поднимали эту тему в наших беседах.

На пятом курсе после летних каникул Элла появилась в аудитории коротко стриженной, в контактных линзах и модных джинсах. Даже я поначалу не узнала в этой хрупкой, удивительно стильной девушке Стальную Эллу — вечный «синий чулок». В ответ на наши бурные комплименты она только безучастно кивнула, а мне шепнула два слова:

— Мама умерла.

Рассказывать подробности она не стала, а я не спрашивала.

Первыми сюрприз в духе «гадкого утенка» оценили мужчины. За неделю последовало девять приглашений на свидания, не считая дружеских заигрываний и попыток флирта. Но Элла не была бы Эллой, если бы закончила сказку превращением в «прекрасного лебедя».

Она тяжело сходилась с новыми людьми, неохотно допускала в близкий круг новичков. Но те, кто был однажды допущен, навеки становились своими. Своим друзьям и своим мужчинам Элла была предана до конца, и это подкупало.

Ее подвели завышенные стандарты. Если подругам многое прощалось, то для мужчин Элла не делала скидок. Любая слабость или глупость избранника были для нее ударом. Несовершенством, которое нуждалось в немедленной корректировке.

Будь на ее месте просто переборчивая особа, дело ограничилось бы чередой мимолетных романов. Но Элла от своих не отрекалась. Никогда. А мириться с чужими слабостями была не в состоянии, и жизнь ее стала чередой проигранных сражений с Несовершенством. Ее мужчины уставали, сбегали, увлекались другими. Один от постоянного прессинга даже запил. В мире Эллы не было права просто оступиться. Любая оплошность подразумевала немедленную работу над ошибками, с разбором полетов, оргвыводами, а иногда и мини-тренингами.