Книга Мертвые возвращаются?.. - Тана Френч

— Думается, именно это они и искали.

— А мне легавые даже по-своему понравились, — задумчиво произнес Дэниел. — Почти у всех был такой вид, будто им работа до смерти надоела. Мне, например, было бы интересно понаблюдать, когда они производили обыск, хотя вряд ли они обрадовались бы, обратись я к ним с такой просьбой.

— В любом случае они не нашли то, что искали, — подвела я итог. — Кстати, а где она, моя записная книжка?

— Понятия не имею, — слегка растерялся Дэниел. — Наверное, там, где ты ее хранишь.

И вновь принялся за бифштекс.

После ужина парни убрали тарелки. Мы с Эбби сидели за столом и молча курили, как будто понимали друг дружку без слов. Было слышно, как, отгороженный от нас двойными раздвижными дверями, кто-то возится в гостиной, а потом мой нос уловил запах горящих дров.

— Ну как, сегодня посидим в тишине? — спросила Эбби, глядя на меня сквозь сигаретный дым. — Почитаем, и все?

После ужина — свободное время, когда они занимались тем, к чему в тот вечер лежала душа: играли в карты, читали, просто разговаривали или постепенно приводили дом в божеский вид. Лично меня чтение устроило бы на все сто, если не больше.

— Отлично, — ответила я. — Тем более что мне нужно наверстывать упущенное по диссеру.

— Не выдумывай, — возразила Эбби и в который раз одарила меня полуулыбкой. — Ты только-только вернулась. Куда тебе спешить? Еще наработаешься.

Она потушила сигарету и распахнула двери.

Гостиная была огромна и, чего я не ожидала, жуть как хороша. На фото в глаза обычно бросалась ее запущенность, а вот атмосфера оставалась, как говорится, за кадром. Высокие потолки с пятнами сырости в углах. Широкие половицы, чуть бугристые и без лака. Ужасные обои в цветочек, то там, то здесь свисающие лохмотьями, открывая взору нижние слои: в розовую и золотую полоску или кремовые с матовым шелковистым глянцем. Мебель была из разных гарнитуров и стара как мир. Поцарапанный карточный столик с палисандровыми инкрустациями, кресла, обтянутые выцветшей парчой, книжные полки, на которых вперемежку выстроились старинные кожаные переплеты и яркие бумажные, современные. Никакой люстры не было, лишь торшеры, да пламя потрескивало в массивном камине с кованой решеткой, отбрасывая пляшущие тени на паутину под потолком. В общем, без содрогания на этот, с позволения сказать, зал было невозможно смотреть, и все равно я влюбилась в него буквально с первого взгляда.

Кресла на вид были удобные, и я едва не направилась прямым ходом к одному из них, но тут моя интуиция нажала на тормоза. Мне казалось, будто я слышу биение собственного сердца. Боже, я ведь понятия не имею, где мое место. И главное, никаких ценных мыслей. Вкусная и сытная пища, бокал вина, посиделки с Эбби — и вот результат: мной овладела преступная самоуспокоенность.

— Секундочку, сейчас вернусь, — сказала я и бросилась в уборную, чтобы другие расселись по местам, а у меня перестали трястись колени. Когда я наконец отдышалась, мозг вышел из спячки, и я вычислила свое место: низкое викторианское кресло сбоку от камина. Оно было на фотках, которые мне показывал Фрэнк. И как только это вылетело у меня из головы?

А ведь мне ничего не стоило плюхнуться в чужое кресло. И тогда прощай, операция — всего через четыре часа.

Когда я вернулась в гостиную, Джастин поднял на меня слегка встревоженный взгляд, но никто ничего не сказал. Мои книги были разложены на ломберном столике рядом с креслом: толстые исторические справочники; «Джейн Эйр» с загнутыми уголками — раскрытая где-то посередине, она лежала лицом вниз на блокноте в линейку; пожелтевшая книженция в бумажной обложке: Рип Корелли, «Она привыкла сражать наповал». Скорее всего к диссертации это чтиво отношения не имело, но кто знает? На обложке — девица в юбке с разрезом, за резинкой чулка — пистолет («Мужчины летели на нее как мухи на мед… После чего она их убивала»). Ручка — шариковая, с синей пастой, кончик со следами зубов — лежала там, где Лекси положила ее, не закончив фразы, вечером в ту злополучную среду.

Поверх страницы я потихоньку следила за остальными, пытаясь обнаружить признаки нервозности. Ничего подобного. Все, как один, мгновенно погрузились в чтение, и эта вошедшая в привычку сосредоточенность слегка пугала.

Эбби расположилась в кресле, положив ноги на вышитую подушку для скамеечки — как я поняла, результат ее реставрационных работ, — и быстро перелистывала страницы, накручивая на палец прядь волос. Раф сидел по другую сторону камина; время от времени он откладывал книгу и нагибался, чтобы поворошить кочергой угли в очаге или подбросить полено. Джастин растянулся на диване, положив на грудь блокнот, и делал в нем какие-то пометки; он то что-то бормотал себе под нос, то неодобрительно фыркал и цокал языком. На стене позади него висел выцветший гобелен с сюжетом охоты. По идее на его фоне Джастин, в вельветовых брюках и круглых очках, должен был казаться совершенно не к месту, но нет, никакой дисгармонии не ощущалось.

Дэниел сидел за карточным столом, чуть пригнув темноволосую голову под высокой лампой. Казалось, он застыл и лишь изредка оживал, чтобы неторопливым жестом перевернуть очередную страницу. Тяжелые зеленые бархатные шторы не были задернуты, и я представила, как мы смотрелись бы, загляни кто-то к нам в окно из темного сада: сидим, погруженные в чтение, в красноватых отблесках камина. Такие яркие и умиротворенные — дивные видения из волшебного сна. На какой-то головокружительный миг я искренне позавидовала Лекси Мэдисон.

Судя по всему, Дэниел поймал на себе мой взгляд, потому что оторвался от книги и улыбнулся мне через стол. Это была его первая за весь вечер улыбка, теплая и вместе с тем серьезная. Улыбнулся — и снова склонился над книгой.

Спать я легла рано, где-то в десять, частично чтобы не выйти из образа, частично потому — Фрэнк был прав, — что валилась с ног от усталости. Ощущение было такое, будто я полдня участвовала в соревнованиях по триатлону. Я закрыла за собой дверь в комнату Лекси (вокруг шеи и плеч, словно невесомый шарфик, тотчас обмотался запах ландышей и заглянул в лицо — мол, кто ты?) и привалилась к стене спиной. В какой-то миг мне показалось, что я не добреду до кровати и свалюсь без сил прямо здесь же, на коврике под дверью. Но не потому, что годы берут свое и нервы уже не те. Просто раньше я сама решала, с кем водить дружбу, а сейчас хозяйкой положения была Лекси, и мне оставалось лишь одно: следовать ее правилам вплоть до последней буквы, прислушиваться к ней все двадцать четыре часа в сутки, словно она была крошечным трескучим наушником в моем ухе, целиком и полностью подчинить себя ей.

Чувство мне хорошо знакомо, причем по моим самым малоприятным расследованиям: парадом командую не я, а кто-то другой. Как правило, ничего хорошего оно не сулило. Правда, тогда кем-то другим всегда был убийца, опережавший нас на три шага вперед. Но чтобы жертва — в моей практике это первый случай.

А вот кое-что, наоборот, было даже легче. В прошлый раз, в университете, любое слово, вылетевшее из моего рта, имело неприятный привкус, словно заплесневелый хлеб. Как я уже говорила, лгать не мое призвание. А тогда, факт остается фактом, все, что бы я ни сказала, имело свежий вкус правды. Единственное объяснение, какое пришло мне тогда на ум: просто я пытаюсь обмануть самое себя — довод, весьма типичный для тех, кто работает под прикрытием. Но может, все было гораздо глубже: по какой-то неведомой мне самой причине я не лгала. Главное, не перестараться, и тогда любое слово из моих уст будет правдой — конечно, не моей, а правдой Лекси.