Книга Проект «Феникс» - Франк Тилье

Она закрыла глаза, и ей сразу же вспомнилось пережитое. Она снова увидела этот преследующий ее кошмар. Огромная прозекторская… Сотни обуглившихся тел…

Тассен почувствовала, что с собеседницей что-то происходит, и наклонилась к ней через стол:

— Мадемуазель, вам нехорошо?

Люси открыла глаза и покачала головой, сжала коленями дрожащие руки. Как бы ей хотелось сейчас выпить большой стакан воды, глотнуть свежего воздуха, взглянуть на прозрачный медальон, который лежит у нее в кармане! Но вместо всего этого она сказала:

— Нет-нет, все в порядке. Продолжайте, пожалуйста.

— В отличие от неандертальцев на теле кроманьонца почти нет следов от ран. Он наверняка был сильнее и оборонялся лучше. Правда, и неандертальский мужчина не был слабаком: при росте метр шестьдесят в нем было восемьдесят килограммов — не жира, мышц. Неандертальцы были исключительно ловкими охотниками, могучими, с очень сильными руками и ногами, так что убить их мог только тот, кто крупнее и еще сильнее, чем они сами. А после побоища происходит то, что нам трудно понять. Речь вот об этой наскальной живописи с турами, изображенными вверх тормашками.

— Вы думаете, их нарисовал кроманьонец?

— Да, скорее всего, после тройного убийства. Он взял краски и спокойно занимался живописью, в то время как трупы валялись у его ног. Такой наскальной живописи я не видела никогда. Эта диковинка, представляющая интерес для науки, вызвала тогда много споров, но никто по сей день не нашел ответа на вопрос, почему изображение такое.

— И ведь рисовал левша?

Тассен кивнула.

— Интересно, что Ева Лутц, едва взглянув на фотографию, сказала то же самое. Похоже, у вас одинаковое восприятие.

— Я пытаюсь поставить себя на ее место, это помогает мне в расследовании.

— Да, вы правы, кроманьонец был левшой, об этом свидетельствуют трафареты рук, также оставленные им на стенах пещеры. Видимо, он хотел таким образом закрепить за собой право собственности на жилище. А вскоре, как мы полагаем, начался снежный обвал, который запер кроманьонца внутри пещеры, он погиб, и тело замерзло, что помогло ДНК сохраниться в неприкосновенности. Слои льда, закупорившие вход в пещеру, датируются тем же временем, что мумии. Homo sapiens sapiens умер от голода или холода, в кромешной тьме, среди людей, убитых им по причинам, которые, скорее всего, никогда нам не откроются, но все это вместе неоспоримо доказывает, что он не был тем мирным существом, каким его до сих пор считают некоторые ученые. Это требует пересмотра некоторых теорий и вновь ставит на повестку дня гипотезу о вымирании неандертальцев именно в связи с господством Homo sapiens.

Она вздохнула и стала собирать снимки.

— Но, по крайней мере, мы знаем, с кем имеем дело. В то время как множество вещей, понятий и свойств эволюционировало, жестокость на протяжении тысячелетий оставалась неизменной. Как будто она распространялась по вертикали.

— По вертикали, то есть с помощью генов, это вы имеете в виду? Речь о пресловутом гене жестокости, который передавался от отца к сыну?

Ученая дама отреагировала так, словно услышала богохульство:

— Я сказала «как будто»! Ген жестокости — всего лишь уловка или просто бред. Никакого гена жестокости не существует.

Люси когда-то слышала о гене жестокости, например, тогда, когда говорили о «синдроме XYY». Уже в пятидесятых годах некоторые ученые предполагали, что у тех преступников, которые совершили самые жестокие убийства, есть лишняя хромосома Y. Очевидно, тогда все эти предположения были чисто умозрительными, опиравшимися на генные наследственные аномалии, и впоследствии были опровергнуты другими учеными. С тех пор доверие к теориям, основанным на гипотезе о существовании гена жестокости, сильно пошатнулось.

Люси продолжала внимательно изучать фотографии. Сцена чудовищно жестокого преступления. Древний убийца не пожалел беззащитных — женщину, ребенка. Убийство, внешне ничем не мотивированное. Странная живопись — картинка перевернута. Люси не могла избавиться от образа Грегори Царно, застрявшего в ее голове. Эти черные глаза, приклеившаяся ко лбу прядь волос, безумный взгляд. И то, что он был крепким и был левшой. Как много общего с преступником, жившим тридцать тысяч лет назад! Как много общего у современного ужаса с доисторическим. Люси подняла на собеседницу глаза:

— А упоминала ли Ева Лутц о том, что уже видела такое изображение вверх ногами в тюремной камере?

— Да, она сказала мне об этом, вы правильно догадались. Более того, мне кажется, она и приехала-то сюда, в нашу лабораторию, именно из-за этого увиденного в тюрьме изображения. Она просила, чтобы я рассказала ей то, что сейчас рассказала вам, и сильнее всего ее заинтересовала необъяснимость и крайняя жестокость убийства в пещере. Убийства, лишенного всякой логики.

Люси опять вспомнила камеру Царно и тот ужас, который ее охватил, когда она увидела рисунок на стене.

— Какая может быть логика, когда речь идет о преступлении? Скажите, а ваш сотрудник, Арно Фекамп, он присутствовал при вашем рассказе о перевернутом рисунке?

— Да, конечно. Мы принимали Еву вдвоем. Она была чрезвычайно любознательной, ей хотелось узнать об открытии абсолютно все, она даже записывала всё, что мы говорили, на диктофон. Вела себя как настоящий следователь. Вот как вы сегодня.

Люси откинулась на спинку кресла. Фекамп то и дело врал ей. Наврал, что ничего не знает о перевернутых рисунках, и насчет интересов Евы Лутц тоже наврал… Почему? Что он хотел скрыть? Люси припомнила всю последовательность событий с минуты, когда вошла в институт. Этот рыжий толстячок вызвался сам принять ее, быстро провел по помещениям, его объяснения имели отношение к чистой науке, но только запутывали ее и сбивали с толку. Потом он пытался отправить ее восвояси, даже не показав мумий. Возможно, визит человека из полиции всего через десять дней после Евы Лутц оказался для него слишком большой неожиданностью?

— Арно Фекамп сказал мне, что результаты анализов кроманьонца были похищены как раз тогда, когда вы начинали их исследовать. Это правда?

— Правда. Вскоре после того, как была восстановлена последовательность оснований в его ДНК.

— То есть грабители пришли сюда в самый подходящий момент, если можно так сказать.

— Нельзя. Я бы сказала, в самый что ни на есть неподходящий!

Люси промолчала, обдумывая появившуюся мысль. Она встала, попрощалась с заведующей лабораторией и пошла было к двери, но, прежде чем выйти из кабинета, задала еще один вопрос:

— В котором часу сотрудники вашей лаборатории заканчивают работу?

— На самом деле рабочий день у них ненормированный, но обычно они расходятся по домам часов в семь или в полвосьмого вечера. А почему вы спрашиваете?

— Сама не знаю.

Придется еще с час просидеть в машине: если Фекампу есть что скрывать, возможно, она это засечет.