Книга Огонь на поражение - Петр Катериничев

Потому что понимал: тайную власть нельзя оставлять в одних руках!

В распоряжении же Президента — лучшие спецы СВР, ФСК, ГРУ, МВД… Кстати, я никогда не грешил недооценкой работников последнего ведомства — мастерство и оперативные возможности профессионалов МВД ничуть не ниже, а в отдельных случаях и выше, чем у спецов других служб. Просто «сыскарям» милиции всегда приходилось рассчитывать не на дорогостоящую технику и узких, всегда имеющихся под рукой профессионалов, а на собственное знание оперативной обстановки, на собственное чутье…

Таким образом, если Организация действует активно — а она именно так и действует, — ее функционеры не могут не засветиться… Но дать профессионалам из ГРУ или ФСК задание «разработать» кого-то из своего ближнего окружения, к тому же прикрытого сотрудниками Главного управления охраны РФ или даже Службы безопасности Президента, — такое задание может дать только сам Президент.

И если он этого не делает, значит…

«Как вам не стыдно дурачить людей…»

«Сначала было стыдно, а потом привык…»

Все мои версии — чушь собачья!

Все просто и конструктивно. Принцип автомата Калашникова.

Остается лишь собраться с духом и сформулировать… Стук в дверь кажется грохотом в тишине пустого дома. Жесткий и настойчивый.

Тихо сползаю с кресла на пол, поворачиваю барабан кольта так, что выхолощенный патрон становится последним… тьфу, крайним…

Взвожу курок.

Глава 19

Тихонько отмыкаю дверь, чуть толкаю ее наружу и замираю за косяком.

Несуразный старичок в длинном полушубке, допотопной клетчатой кепке с опущенными «ушами» и валенках с калошами озадаченно переминается с ноги на ногу на крыльце. Чуть подал длинный костяк вперед, лицо попало в полоску света — бородка клинышком, как у всесоюзного старосты Калинина, очки в старомодной металлической оправе…

Старичок деликатно кашлянул, снова примял валенками снег, протянул блеющим полушепотом:

— Константи-и-и-н Георгиевич… Вы дома?.. Хлипкий вид дедушки меня не умиляет. Знавал я, и совсем недавно, одного «безобидного» старичка разбойничка, так тот «одуванчик» едва не пристрелил меня из моего же собственного нагана.

Спас, можно сказать, старинный офицерский предрассудок насчет стрелкового оружия. Сейчас же у меня в стволе вполне полновесная пуля, «машинка» вычищена самолично и осечек не даст. Успокаивают лишь три обстоятельства: кольт все еще в моей руке и упускать его не собираюсь; старичок интеллигентной наружности без приглашения не заходит, вытягивает шею, стремясь заглянуть в комнату, и впечатления бойца группы захвата не производит; на снегу от соседнего дома до моего крыльца только одна цепочка следов — от его безразмерных калош. И ночь — снежная и спокойная, ни шороха.

Старичок еще раз корректно стучит в притолоку.

— Константин Георгиевич?.. — Голос встревоженный. Мне становится неловко: заставляю старика ждать на крыльце, а может, у него — несчастье какое?..

— Заходите, пожалуйста!

Моя неожиданно материализовавшаяся в проеме двери фигура вызывает у него озадаченность.

— А Константин Георгиевич?..

— Он в отъезде, Я его племянник. Олег Владимирович. Да заходите же.

Успеваю еще раз окинуть взглядом окрестности; пусто,тихо, темно.

Старичок входит. Запираю дверь.

— Да-да. Я вас припоминаю… Вы бывали у Константина Георгиевича весной. В марте, кажется?

— Точно так. У вас прекрасная память.

— Слава Богу, слава Богу… Вы знаете, в мои годы это не так уж часто и встретишь. Ну да я ведь историк…

Помогаю дедушке вылезти из тулупа, он оставляет калоши в прихожей, проходит в комнату.

— Чайку?

— Да-да, спасибо. И — ради Бога, извините, что в столь неурочное время…

Ну да — старческая бессонница, к тому же по ночам я работаю. Посмотрел — огонек вроде светится, полагал, Константин Георгиевич еще не ложился, решил, зайду…

Надеюсь, не помешал отдыхать?

— Нет. Я тоже работал. А вы писатель?

— Сейчас, пожалуй, уже да… Вот ведь, поспешил откреститься от склероза, а не представился… — Старичок приосанился, церемонно подал узкую сухую ладошку:

— Борис Абрамович Шапиро, историк и… э-э-э… литератор. И давнишний сосед Константина Георгиевича по даче. Года эдак с пятьдесят восьмого.

— Очень приятно. Читал ваши сочинения. Еще будучи студентом.

— Так вы тоже историк?

— В какой-то степени. Закончил исторический МГУ.

— Ну как же, альма матер… Для многих, молодой человек, для многих… Вы работаете?

— Индивидуально. Переводчиком.

— У какой-то персоны? Или по заказам?

— Литературным.

— Ну да, ну да… Сказывается влияние Константина Георгиевича. Вы в Москве живете?

— Да.

— И давно?

— Достаточно.

— И как теперь заработки у переводчиков?

— Да разве ж это заработки? — Поняв, что на каждый мой ответ у Бориса Абрамовича зреет новый вопрос, отвечаю на этот раз «по-еврейски»: вопросом на вопрос.

— Да, да, да… Я вам вот что скажу: понятие заработка вообще исчезло из обихода в нынешнее время. Слова-то какие, вы только вслушайтесь: «обернуть», «обуть», «прокрутить», «выбить»… Старинное «нажить» кажется полным анахронизмом. Да и что наживать — когда вместо денег «бабки» да «баксы».

Подействовало.

Завариваю чай. Для этого взял с полки старинный китайский фарфоровый чайник, едва не смахнув стоящий рядом литого стекла кубок — с вензелем и гербом.

Ополаскиваю кипятком из электрического самовара, завариваю, накрываю полотенцем, нарезаю хлеб и колбасу.

— …и знаете, кто купил константиновский рубль с аукциона в Лондоне?

Естественно, россиянин, какой-то сибиряк! А вы говорите — заработки!.. Какой ученый или писатель может заработать сто тысяч долларов? А тем более потратить на коллекционную монету? Собственно, я знаю очень и очень серьезных московских коллекционеров, но и они… — Тема денег для Бориса Абрамовича неисчерпаема. Это естественно: я вспоминаю, что читанные мною монографии Шапиро как раз посвящены монетарной системе Киевской и Московской Руси.

В другое время поговорил бы с дедушкой с огромным удовольствием, но только не сейчас.

— …у вас работает?

— Что, простите?

— Я про приемник. Он работает?

— Да.

— С вашего позволения… Не знаю, стариковская ли это слабость — интересоваться политикой, или — общечеловеческая, но как историк считаю происходящие сейчас события крайне важными. Крайне! — Старичок смотрит на меня воинственно, с вызовом.