Книга Жестокое и странное - Патрисия Корнуэлл

– Да.

– Включая то, что у вас есть по делу Робин Нейсмит. Давай обговорим все то, чем мы располагаем, и различные возможные варианты.

– Спасибо тебе, Бентон, – искренне сказала я. – И поблагодари от меня Конни.

Я решила, не теряя времени, покинуть офис, особо не вдаваясь в объяснения.

– Вам это сейчас очень кстати, – сказала Роуз, записывая номер Гомстеда. Она не знала, что в мои планы не входило расслабляться на пятизвездочном курорте. В какой-то миг в ее глазах блеснули слезы, когда я попросила ее сказать Марино о моем местонахождении, чтобы он мог со мной сразу же связаться, если у него возникнет что-нибудь новое по делу Сьюзан.

– Прошу вас больше никому не говорить о моем местонахождении, – добавила я.

– За последние двадцать минут позвонили трое журналистов, – сказала она. – Из них один из «Вашингтон пост».

– Дело Сьюзан сейчас не подлежит обсуждению. Скажите им, как обычно, что мы ждем результатов лабораторных исследований. Меня в городе нет, я где-то далеко.

По дороге в горы меня преследовали воспоминания. Передо мной возникали образ Сьюзан в ее поношенной одежде, лица ее матери и отца, когда Марино сообщил им о смерти дочери.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Люси. Она то и дело посматривала на меня с самого начала нашей поездки.

– Я просто занята своими мыслями, – ответила я, стараясь сконцентрироваться на дороге. – Тебе понравится кататься на лыжах. Мне кажется, у тебя будет здорово получаться.

Она молча смотрела в лобовое стекло. Небо напоминало цветом полинявшую синюю рубашку, вдалеке, припорошенные снегом, поднимались горы.

– Ты уж меня прости, – добавила я. – Получается так, словно каждый раз, когда бы ты ни приехала, что-то происходит, и я не могу посвятить тебе все свое свободное время.

– Да мне и не надо такого внимания с твоей стороны.

– Когда-нибудь ты поймешь.

– Возможно, я похожа на тебя в том, что касается работы. И я, видимо, научилась этому от тебя. Может, я буду такой же преуспевающей, как ты.

На душе у меня было так тяжело, словно там сгустились свинцовые тучи. Хорошо, что я надела темные очки. Мне не хотелось, чтобы Люси видела мои глаза.

– Я знаю, ты любишь меня. Это главное. Я знаю, что моя мама меня не любит, – сказала моя племянница.

– Дороти любит тебя так, как она способна любить.

– Ты абсолютно права. Насколько она способна, то есть не сильно, потому что я – не мужчина. Она любит только мужчин.

– Нет, Люси. Твоя мать не так уж любит мужчин. Она просто никак не может найти того, кто даст ей почувствовать себя полноценной женщиной. И сама этого не понимает.

– Пока она неизменно находит себе полноценных кретинов.

– Согласна, что пока ей не очень-то везло.

– Я так жить не собираюсь. Я не хочу быть похожей на нее.

– Ты уже не похожа, – сказала я.

– В проспекте я прочла, что там, куда мы едем, можно пострелять по тарелкам.

– Чего там только нет.

– А ты взяла один из своих револьверов?

– По тарелкам из револьвера не стреляют, Люси.

– Тем, кто из Майами, можно.

– Если ты не перестанешь сейчас же зевать, я тоже начну.

– Ну почему ты не взяла пистолет? – не унималась она.

«Рюгер» лежал у меня в чемоданчике, но я не собиралась ей об этом говорить.

– Что тебя так волнует мой пистолет? – спросила я.

– Хочу научиться хорошо стрелять. Так, чтобы я в любой момент могла попасть в двенадцать на часах, – сонно сказала она.

У меня сжалось сердце, когда она, скатав свою куртку, положила ее себе под голову, как подушку. Она лежала рядом со мной, ее голова во сне касалась моего бедра. Она не знала, какое сильное желание было у меня отправить ее сейчас же в Майами. Но мне казалось, она чувствовала мой страх.

Гомстед располагался на территории в пятнадцать тысяч акров среди леса и ручьев в Аллеганах. Основная часть гостиницы с белыми колоннами была из темно-красного кирпича. Со всех четырех сторон белого купола были часы, которые виднелись издалека; на теннисных кортах и площадке для гольфа лежал слой снега.

– Тебе повезло, – сказала я Люси, в то время как к нам уже направлялись учтивые люди в серой униформе. – Погода для лыж самая подходящая.

Бентон Уэсли сделал все, как обещал, и, подойдя к столику портье, мы обнаружили, что номер для нас был забронирован. Двойной номер со стеклянными дверями на балкон, с видом на казино, и на столике лежал букет цветов от Конни и от него. «Встретимся на горках, – было написано на карточке. – Мы записали Люси на занятие, которое начинается в три тридцать».

– Нам надо торопиться, – сказала я Люси, и мы стали рыться в чемоданах. – Твой первый лыжный урок начинается ровно через сорок минут. Примерь-ка вот это. – Я кинула ей красные лыжные штаны, вслед за которыми к ней на кровать полетели куртка, носки, варежки и свитер. – Не забудь свою сумочку. Понадобится еще что-нибудь, потом разберемся.

– У меня нет лыжных очков, – сказала она, натягивая на себя ярко-синий свитер с высоким горлом. – Я ослепну от снега.

– Возьми мои темные очки. Все равно скоро уже начнется закат.

К тому времени, когда мы добрались до лыжных спусков, взяли для Люси экипировку и нашли инструктора, было уже три двадцать девять. Лыжники яркими пятнами скатывались с гор, принимая очертания людей, только когда они оказывались поближе. Подавшись вперед и сдвинув лыжи клином, я, прикрывая глаза ладонью, всматривалась в подъемы и спуски. Солнце едва касалось макушек деревьев, и снег от его лучей казался ослепительным, однако тени становились все больше, и температура быстро падала.

Я обратила внимание на мужчину и женщину, потому что они так изящно шли на лыжах параллельно друг другу, их палки взлетали легко, как перышки, едва касаясь снега, их спуск напоминал полет птиц. Я узнала Бентона Уэсли по его серебристым волосам и подняла руку. Оглянувшись на Конни и что-то крикнув ей, он устремился вниз, разрезая спуск, его лыжи казались сдвинутыми настолько, что между ними вряд ли можно было бы вставить лист бумаги.

Когда он остановился, подняв веером пушистый снег, и снял свои темные очки, я вдруг поймала себя на мысли о том, что обратила бы на него внимание, даже если бы и не была с ним знакома. Черные лыжные штаны плотно облегали его мускулистые ноги, которых я раньше не замечала из-за консервативных костюмов, а его куртка напомнила мне закат в Ки-Уэсте. От холодного воздуха его ясные глаза искрились, а резкие черты лица стали более подчеркнутыми, но не хищными. Конни плавно остановилась возле него.

– Как замечательно, что вы здесь, – сказал Уэсли, и всякий раз, когда я видела его или слышала его голос, я невольно вспоминала Марка. Они были коллегами и лучшими друзьями. Они могли сойти за братьев.