Книга Византийская принцесса - Елена Хаецкая

— Ваша правда, — согласился Тирант.

* * *

Вот что произошло той ночью.

Тирант оставил Диафеба в лагере христиан на холме под стенами Алакриона, где многие сеньоры, подобно герцогу Македонскому, поддались панике, и наказал двоюродному брату следить за тем, чтобы никто из войска не разоружался, не бежал прочь и не слишком отчаивался.

— Но не выдавай им всего, потому что в любом войске может найтись соглядатай наших врагов, и тогда все наши приготовления пойдут прахом, — предупредил его Тирант.

И Диафеб с сотней иоаннитов неустанно объезжал лагерь, угрожая или упрашивая, а иным суля хорошее денежное вознаграждение, лишь бы только все оставались в лагере и не трогались с места.

Сам Тирант, взяв с собой лишь одного орденского брата, тайно покинул лагерь и поехал по ночному берегу в сторону замка Малвеи. Тишина и прохлада казались ему странными после битвы, и лицо Тиранта постепенно отдавало весь свой жар ночи, подобно тому, как остывают под вечерним ветерком нагретые за день камни.

Иоаннит не задал ни одного вопроса; подобно тому, как в его одежде существовали лишь черные и белые цвета, такая же священная простота царила и в его душе: для этого человека в мире имелись лишь враги и друзья, лишь ложь и истина, лишь трусость и храбрость, лишь заблуждения и вера. И Тирант был для него олицетворением белого цвета, о большем он не заботился и не спрашивал.

Тем временем Тирант приблизился к замку. Они с орденским братом остановились возле ворот. Тирант не подал голоса, но, подобрав с земли камушки, сильно постучал одним о другой — это был условный сигнал.

Маленькая дверца сбоку от ворот тихо раскрылась. Следовало соблюдать большую осторожность, потому что воды предательски разносят звуки на большое расстояние, а в лагере турок могли найтись внимательные уши.

Ипполит приготовил все, о чем они еще прежде условились с Тирантом: лохани с оливковым маслом и смоляным варом, связки сухих дров и промасленных тряпок. Все это было сложено на плоту.

С обоих концов плот был привязан к рыбачьей лодочке.

— Где моряки? — тихо спросил Тирант.

Ему представили двух малых, весьма крепких и ловких на вид. Один все время сжимал руки и глядел себе под ноги, а второй не сводил с Тиранта изумленных глаз, как будто перед ним вдруг предстал какой-нибудь святой или ангел.

— Вам понятно, что вы должны делать? — обратился к ним Тирант.

Оба кивнули, и тот, что глядел себе под ноги, буркнул: — Да.

— Смотрите же, управляйте плотом хорошенько. Там, где река делает излучину, тяните за веревки таким образом, чтобы плот не застрял. А когда доберетесь до деревянной переправы, поджигайте плот и гребите прочь. Я хочу, чтобы вы оба остались целы и могли потом прийти ко мне за наградой.

— Мы это не ради награды, — сказал тот, что глядел себе под ноги.

— Никто из нас не сражается ради денег, — ответил ему Тирант, — а все же в земной жизни деньги не помешают.

Он отошел от моряков, уверенный в том, что они сделают все правильно, и поднялся на стену, желая наблюдать за развитием событий.

И вскоре река понесла вниз по течению лодочку и плот. Лишь несколько раз Тирант улавливал, как нарушается мерный плеск волн — это происходило тогда, когда плот разворачивался или когда моряки действовали не вполне согласованно. Но тьма скрывала все, даже звуки.

А затем начался пожар.

* * *

Турки бежали, опасаясь, что византийцы вот-вот набросятся на них и ударят им в спину, воспользовавшись паникой в их лагере. Рассвет был уже близок, и в сером призрачном свете видно было, как скачут во весь опор, спасаясь, враги. Раненых, тех, кто потерял лошадей или каким-то другим образом лишился возможности передвигаться быстро, турки безжалостно побросали, и ни один человек не приходил другому на помощь.

Тирант вернулся в свой лагерь вместе с Ипполитом и застал сеньоров радостными. Все уже сидели в седлах, готовые скакать в лагерь турок и грабить там. Диафеб обратился к своему кузену:

— Полагаю, нужно отправить кого-нибудь в Константинополь и рассказать о нашей победе.

— Хорошо, — сказал Тирант.

— А вам, кузен, надо бы отдохнуть.

— Мне нужно выставить посты, — возразил Тирант. — Я не верю, что все турки до единого обратились в бегство. Среди них много людей и отважных, и коварных, и упрямых; кто-нибудь из них мог собрать отряд и, пользуясь нашей беспечностью, проникнуть к нам с оружием.

— Я займусь этим, — обещал Диафеб. — А вы ступайте сейчас же в шатер! Вы еще не вполне окрепли после ранения.

— Для нас хуже потерять одного нашего человека, чем убить сотню врагов, — пробормотал Тирант, чувствуя, что Диафеб во всем прав, и все же не желая соглашаться с ним. — Я должен сам проследить, чтобы выставили дозоры да хорошенько несли службу. Не то солдаты могут соблазниться добычей и оставить пост, а турки…

— Да идите же! — с досадой воскликнул Диафеб. — Я и сеньор Малвеи об этом позаботимся.

Он сделал знак Ипполиту, и тот почти силой увел Тиранта з шатер, где устроил на ночлег и сам улегся у входа, чтобы Тирант не смог сбежать.

Впрочем, последняя предосторожность оказалась излишней: едва Тирант опустился на свое ложе, как тотчас заснул.

Он пробудился через несколько часов после рассвета. Рядом стоял Ипполит и держал в руке кувшин — точь-в-точь как вчера это делал Сверчок.

— Кто вы? — спросил Тирант.

— Ипполит де Малвеи, — ответил молодой рыцарь.

— Почему вы прислуживаете мне?

— Предоставьте сегодня эту честь моему сыну, — вмешался сеньор Малвеи. — Ибо благодаря вашему уму и выдержке вчера была одержана великая победа.

Тирант умылся и позволил себя одеть, но делал все это с крайне рассеянным видом, как будто пытался вспомнить о чем-то, что все время от него ускользало.

Наконец Тирант вышел из шатра и увидел Диафеба. Лицо Тиранта сразу прояснилось.

— Вы нашли Сверчка? — спросил его Тирант.

— Нет, — сказал Диафеб.

* * *

Оруженосец герцога Роберта Македонского был его младшим родичем. Звали его Алби. Он умел плакать черными слезами; за это герцог Македонский и выбрал его, чтобы он передал императору и всей столице дурную весть.

День и ночь погонял коня молодой человек, торопясь в Константинополь со своей ложью о Тиранте. Пока он скакал, он не думал ни о чем. Ни одной мысли не появлялось в его голове, ни одной картины не видели глаза, как будто не по земле, но по некоему срединному миру ехал он, окруженный безмолвными духами злобы поднебесной. Потому что этот оруженосец, как и многие в роду герцога Македонского, всегда замечал, что воздух вокруг него кишит ненавистью, а такие, как Тирант или Диафеб, об этом задумывались редко.