Книга Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро

В гостинице «Бель Имаж» Николя останавливался не в первый раз, и его всегда встречали там радушно. Тесноватые, но чистые комнаты поддерживались в хорошем состоянии, а в кроватях водилось гораздо меньше клопов, чем в других гостиницах. Первым делом Николя стал искать посланца, готового известить Семакгюса о приглашении графа д'Арране. Вырвав листок из черной записной книжечки, он написал другу, каким образом ему довелось познакомиться с графом, и запечатал листок облаткой для наложения печатей. Он довольно быстро нашел виноторговца, который, уладив свои дела, возвращался в Париж и по дороге намеревался заехать в Вожирар, где у него имелись клиенты. За небольшую сумму торговец охотно согласился доставить записку. Утренняя порция рома согрела Николя, и он предложил посланцу разделить с ним завтрак, состоявший из яичницы с салом; в конце завтрака виноторговец поклялся ему в вечной преданности. Затем Николя отправился к себе в комнату, дабы привести в порядок привезенный с собою гардероб. Времени у него было достаточно, ибо на сегодняшнюю охоту он опоздал. Конечно, если поторопиться, можно присоединиться к королевскому кортежу, но такой поступок шел вразрез с этикетом, а потому явно получил бы дурную оценку. О времени прибытия на охоту следовало осведомляться заранее, равно как и о том, на какую дичь предстоит охотиться, ибо от этого зависел выбор охотничьего костюма. Зная, сколько опасностей таится в дебрях придворной жизни, Николя решил не рисковать. Если, к примеру, покойный король при охоте на пернатую дичь допускал в костюме вольности, то при охоте на лань, оленя или же кабана о вольностях в костюме и речи быть не могло. Во всем, что касалось одежды охотников, новый монарх был еще более придирчив, чем его дед. Неукоснительным требованием оставался синий охотничий фрак с золотым галуном и особым шитьем, указывавшим, на какого зверя будет охота. Какие же, в сущности, это пустяки! — думал Николя. Но эти, на первый взгляд незначительные, детали красноречиво свидетельствовали о том, что владелец нужного фрака не только является обладателем знатного имени, но и удостоен чести ездить в королевских каретах, что для мужчины равнозначно представлению ко двору, коего добиваются женщины. Обладавший сей привилегией Николя не мог сдержать прилив гордости, ибо Людовик XV лично удостоил его этой почести и пожаловал ее пожизненно, признав тем самым законность его рождения и право на титул, полученный им достаточно поздно. Он вновь вспомнил тот судьбоносный день, когда обрел отца, приобрел то, что другим приходится приобретать в течение нескольких веков, и удостоился права служить своему королю. Пятна на замке одного из ружей огорчили его. Ничто не должно омрачать блеск королевского подарка. Мысль его перелетала от одного предмета к другому. Когда же, наконец, придворная суета перестанет волновать его? Его друг, Пиньо де Беэнь, ныне епископ миссии в Кохинхине, такой же, как и Николя, любитель духовной музыки, рассказал ему о религии буддийских жрецов, приверженцы которой ради достижения высшей степени безмятежности и душевного спокойствия отказывались от соблазнов и отрекались от привязанностей. Тогда он возмутился, посчитав подобное отрешение сном наяву, своеобразным нравственным самоубийством, ибо, как ему показалось, для тех, кто исповедовал такую религию, окружавший их мир утрачивал ценность и смысл. В ответ Пиньо кротко заметил, что не только святые мужи, но и рядовые христиане, желая приобщиться к таинствам Господним, отрешаются от мирской суеты, ибо Христос призывал очиститься от налипшей скверны… «Вот я уже и философствую», — подумал он, и перед взором его промелькнуло смеющееся личико Эме д'Арране. В конце концов он решил отправиться на церемонию снятия сапог. Там он услышит последние новости, узнает, на кого охотятся завтра и расспросит про странные существа, виденные в садах Трианона. Впрочем, как ни старайся все предусмотреть, при дворе любой план меняется в угоду капризному случаю.

Намереваясь отправиться во дворец пешком, Николя облачился в костюм, подобавший концу траура. Выйдя на улицу и увидев на дороге огромные лужи, он понял, что его одежда может не выдержать грязи. Все же он не стал брать портшез, ибо не любил это средство передвижения: использование своих ближних в качестве ездовой силы казалось ему оскорбительным как для их достоинства, так и для собственного; вдобавок от раскачивания кузова у него начиналась тошнота.

Легко преодолев все преграды наравне с герцогами и пэрами, он добрался до подножия посольской лестницы. Войдя в зал, где проходила церемония снятия сапог, он расспросил королевских гвардейцев и узнал, что король уже пустился в обратный путь. В ожидании он решил прогуляться по дворцу и спустился на первый этаж, где под каменными сводами просторных галерей теснились неумолкавшие посетители, изгнанные дождем из садов и парков. Толпившиеся группками праздные придворные лорнировали проходивших мимо миловидных горожанок и субреток, прибывших в Версаль полюбоваться его красотами. Николя вспомнил, как изумились иностранные гости, обнаружив в Версале постоянную ярмарку. Мелочные торговцы давно уже обжили дворец, расставив в коридорах прилавки и лотки. Сегодня их ларьки, подобно бородавкам, торчали не только в вестибюлях, но и на лестничных площадках. Придворные привыкли к ним и перестали их замечать.

Еще будучи дофиной, королева — к великому неудовольствию мадам Виктуар и мадам Аделаиды — часто задерживалась перед этими лавочками. Однажды королевские тетушки совместными усилиями сумели добиться изгнания из вестибюля мраморной лестницы некоего парфюмера с его товаром, но тогда их поддержали принцы крови и маршалы Франции, имевшие право подъезжать на каретах к самому началу лестницы.

Неожиданно Николя почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, он увидел небольшого роста субъекта с выступающим брюшком и в смешном белом паричке. Почувствовав, что его заметили, субъект тотчас опустил на нос очки с закопченными стеклами и, сделав пируэт, метнулся в толпу. Решив выяснить причину столь странного поведения, Николя рванулся за ним, но кто-то удержал его за руку. Пока он оборачивался, субъект исчез из виду и стал недосягаем. Недовольный, Николя уже намеревался выбранить наглеца, как увидел нежное лицо Сатин; женщина с любовью и кротостью смотрела на него.

— Как, Антуанетта, это ты? В Версале! Ты меня… Впрочем, неважно.

— Понимаешь, — произнесла она, — мне предоставилась возможность чуть-чуть расширить свою торговлю…

Она тяжело дышала, словно запыхавшись от быстрого бега.

— Я сговорилась с вдовой Мари Мерсье, что вместе с сестрой держит парфюмерную лавку на улице Сатори в Версале.

— Каким образом ты с ними познакомилась? — испытующим тоном спросил он и тут же пожалел об этом.

— Они часто ездят в Париж за новыми партиями товара. Им понравились вещи, что продаются у меня в лавке. Мы разговорились и решили, что вместе нам работать лучше. После каждого сезона камер-фрау и фрейлины королевы распродают платья и кружева, которые они успели относить. Мы получили исключительное право покупать у них эти платья, а потом продавать их по нашему усмотрению.

— И это всех устраивает, — произнес он.

Она опустила голову, словно нашкодивший ребенок.