Книга Семь божков несчастья - Фаина Раевская

По ее словам, Алексей вот уже год как не жил с «родным отчимом и двоюродной мамкой».

— Какой-какой мамкой? — красиво очерченные брови Анатолия заинтересованно взметнулись вверх.

— Со мной, — Нюрка с достоинством английской королевы выпятила вперед грудь. — Я ж ему заместо Наташки. Это маманя родная Лешкина, стало быть.

— Алексей к ней ушел жить? — предположила я, а про себя прониклась к Бодуну сочувствием и пониманием: жить с такими родственничками — то еще удовольствие! А Нюрка тем временем вдруг пьяно захихикала:

— Знамо дело, переехал, раз вы говорите, что его убили.

Мозг беспомощно тренькнул и недвусмысленно намекнул, что Нюркины аллегории ему непонятны. Я растерянно захлопала ресницами, борясь с желанием плюнуть на все и унести отсюда ноги подобру-поздорову, и вообще вернуться к нормальной мирной жизни, в которой нет ни трупов, ни нэцке, ни Джона. Я согласна даже вернуться к Ашоту Акоповичу. А что? Спокойное, тихое место, знай себе ври его женушке и деньги получай…

Наверное, Анатолий заметил, в каком печальном состоянии я пребывала, кроме того, Лизкина физиономия тоже выглядела маленько разгневанной. Во всяком случае, шофер, шумно выдохнув, вцепился своими ручищами в Нюркины плечи и со всей возможной вежливостью их встряхнул.

— Слушай, голубка дряхлая моя, — проникновенно шепнул он так, чтобы мы услышали. — Или ты в течение трех минут по возможности толково и без ненужных комментариев глаголешь по делу, или я…

— Не надо! Я все поняла.

— Отлично. Ну, давай, тетка. Время пошло, — порадовал Нюрку Анатолий.

В три минуты, естественно, она не уложилась, хотя по-честному пыталась, но время от времени все же пыталась комментировать «дела давно минувших дней». Впрочем, вид кулаков шофера и его тяжелый взгляд быстро возвращали ее на путь истинный.

Одним словом, через пятнадцать минут картина была ясна. То есть, я хотела сказать, все еще больше запуталось. Но — по порядку.

Мать Бодуна, Наталья, родила сына от студента Тимирязевской академии. О рождении сына студент так никогда и не узнал, а сама Наталья из роддома вернулась в крохотную клетушку в коммуналке, которую ей выделило заботливое государство как выпускнице детского дома, круглой сироте и матери-одиночке. В этом малопривлекательном статусе она пребывала примерно лет семь. С грехом пополам растила сына, работала контролером ОТК на каком-то заводе и тихо проклинала свою непутевую жизнь, а заодно, как это принято, и нашу нерадивую власть.

По соседству с юной мамашей, буквально напротив, обитал бывший моряк-подводник, боцман Тихоокеанского флота, списанный на берег по состоянию здоровья, Валерий Зверев. Был он холост, зол, как черт, на весь белый свет, но, по мнению Натальи, привлекательный мужчина. А ей так нужно было надежное мужское плечо! Короче говоря, Валерий как-то незаметно для самого себя перешел из разряда соседа по бараку в категорию мужа. Причем официального.

Свадьбу сыграли скромную, но шумную и бестолковую. Приглашенные гости, они же соседи, перепились, передрались и с чувством выполненного долга расползлись по своим норам.

Наталье хотелось настоящей семьи, она много раз пыталась воззвать к разуму новоиспеченного супруга и настаивала на усыновлении Алексея Валерием, но тот был категорически против.

— Зачем лишать тебя дополнительных инвестиций от государства? Оно и так нам должно со всех сторон: тебе, как детдомовке и матери-одиночке, Лешке, как сироте, лично мне… Вот пускай господа олигархи и раскошеливаются!

Так и жили: Лешка, его мать и отчим. Валерий искренне считал государство своим личным должником, а потому нигде не работал и строчил исковые заявления и кляузы в разные инстанции. Наталья тем временем устроилась еще на две работы, а Лешка рос, как ковыль в поле — ни тебе семьи нормальной, ни отца, ни матери как таковой. Были и визиты участкового, и постановка на учет в детской комнате милиции, и сомнительные компании. Но однажды все переменилось, как по взмаху волшебной палочки. Алексею исполнилось шестнадцать лет, самый нежный и опасный возраст, когда он вдруг остепенился: перестал колобродить и всерьез увлекся спелеологией. Впрочем, Наталье было уже все равно, где и с кем ее сын: она превратилась из молодой цветущей женщины в старую бесформенную тетку с потухшим взглядом и хлипким здоровьем, а Валерий стал законченным тунеядцем и алкоголиком.

Терпению большинства наших женщин позавидовали бы и античные философы. Наталья, несомненно, принадлежала к числу терпеливых русских женщин. Она примирилась с окружающей действительностью и жила по инерции, дескать, «все так живут». Неизвестно, как долго пришлось бы ей нести этот крест, но два года назад господь смилостивился над бедняжкой и прибрал ее к себе. Иными словами, погибла Наталья в результате ДТП. Лешка в тот день пребывал в очередном походе с друзьями-спелеологами где-то на Урале. Когда он вернулся, мать уже схоронили, а отчим даже успел привести в дом новую «двоюродную» мамку, то есть Нюрку, которую тоном строгого родителя велел любить и жаловать…

— Я ж его как родного сыночка любила, — неожиданно всхлипнула Нюрка, — воспитывала, кормила, а он, стервец, все равно ушел. И где только деньги взял? Нет, я вас спрашиваю, откуда у молодого парня такие деньги, чтоб на съемной квартире жить? Родители, можно сказать, едва концы с концами сводят, а он такие деньжищи чужим людям платит!

Тут я тоже задумалась: а в самом деле, откуда?

— А денег у Лешки много было! Я сама видела, — доверчиво понизила голос Нюрка и почему-то густо покраснела. — Он однажды к нам приезжал. Все честь по чести: явился с продуктами, ну, с бутылочкой, как водится… Валерке шапку зимнюю подарил, меховую. Хорошая была шапка!

Рассказчица даже сладко зажмурилась при воспоминании о дорогом головном уборе. Только сильно я подозреваю, что недолго жила шапка на голове Валерия Зверева. Пропили, должно быть, дня через три.

— А чего приезжал-то? Не был, не был, и вдруг приехал, — подала голос Лизавета, до сей минуты все еще отважно подпиравшая старые обои.

— Откуда ж я знаю? Лешка с Валеркой здесь, на кухне говорили, а мы с Борей, сосед наш, — Нюрка кивнула в сторону мирно храпевших мужчин, — в комнате культурно отдыхали. Но я так думаю, что совесть Лешку замучила. Какие-никакие, а все ж таки единственные близкие люди…

Собственно, на этом полезная информация от двоюродной мамки Бодуна и закончилась. Далее следовали рассуждения на тему отцов и детей, которые я за ненадобностью опускаю.

Оставив Нюрке обещанное вознаграждение, мы покинули «райское местечко». Я машинально топала за Лизкой и Анатолием, а сама обдумывала Нюркин рассказ.

Мои размышления самым бессовестным образом прервала Лизавета, когда не слишком вежливо потянула в близлежащие кусты.

— Толик, — томно проворковала подруга, крепко ухватив меня за локоть и не обращая внимания на слабые протесты с моей стороны, — нам очень нужно уединиться. Ты понимаешь?