Книга Отгадай или умри - Григорий Симанович

С этими словами Мудрик взял Ефима Романовича за шкирку, поднял его с кресла и резко толкнул к стене, а сам занял его место. Фогель едва удержал равновесие, найдя опору у выступа возле двери. Затекшие ноги дрожали, кидало в жар, добавилась сильная головная боль – дала о себе знать застарелая гипертония.

– Встать, суд идет, – с ернической торжественностью произнес Мудрик, вытянув ноги в остроносых кожаных ботинках и откинувшись назад, насколько позволяло кресло. – Слушается дело по обвинению Фогеля Ефима Романовича, 1951-го года рождения, гражданина России, еврея, проживающего до сих пор, как ни странно, в Москве, а не в земле – кладбищенской, обетованной или заокеанской.

Мудрик затеял очередной фарс, теперь в виде издевательской имитации судебного процесса. Наглая пародия на соблюдение процессуальных норм. Но от этого стало почему-то немного легче. Видимо, сработало обманчивое ощущение чего-то человеческого, даже безобидного во всем, что претендует на черный юмор или маскируется под него.

– Слово предоставляется обвинителю! – Мудрик приступил к обвинительной речи.

Глава 5

Завещание
(продолжение)

«…ты хоть и маленький еще был, но, должно быть, помнишь, как я показывал тебе кроссворды, которые сочинял для заработка. Я даже пытался научить тебя составлять самые простые пересечения слов. Но тебе тогда не было и восьми лет, ты еще толком и читать не умел, интереса не проявил и отмахивался от моих попыток. А как пару раз я тебя заставил самый простенький маленький кроссворд сочинить, словечко тебе слегка подсказал, так ты с легкостью справился. Ты очень был способный мальчик. Но шебутной и неусидчивый. Тебя во двор тянуло, с ребятами играть. Да и меня чураться стал, не нравился запах от меня, язык заплетающийся – понятное дело… А я, сынок, придумал для себя этот заработок, чтобы нам с тобой хоть как-то кормиться. Меня ведь к тому времени отовсюду выгнали – кому пьяница нужен! Только в посменных дворниках держали на Хованском кладбище, там других, видать, найти не могли. Денег совсем не было, а рукопись требовала еще с полгода, чтобы сделать ее, как задумано, и вычистить по стилю, по словам – до совершенства, каким оно мне представлялось. Да и что говорить, на выпивку мне нужно было. Вот и стал я составлять эти крестики-нолики и в редакции рассылать. В одной газете молодежной заинтересовались, я созвонился с редактором, который там за эту рубрику отвечал. У меня кроссворды выходили интересные, я ведь много знал и память еще не пропил, чего не скажешь о наших скудных сбережениях и некоторых вещах, привезенных из Казахстана. В общем, оформили со мной отношения, трудовой договор. Сперва на три месяца. По десятке тогда за кроссворд платили. Настоял, чтобы имя составителя обязательно печатали.

Я, конечно, не удержался, ввинчивал в каждый кроссворд по одному вопросу о тех, кого в годы репрессий расстреляли. Так, душу отвести! Понимал, что вряд ли проскочит, поэтому заранее готовил запасной вариант. Сам над собой посмеивался: «Моя борьба!» Редактор хоть и молодой был, но ушлый, начитанный, осторожный. Просекал. Я замену быстро предлагал, сложные вопросы вообще перестал ставить, до примитива умышленно дошел – вот, мол, вам, болваны, упивайтесь собственной догадливостью. Но не помогло. Этот редактор договор со мной продлевать не стал. Вернее, начальству не посоветовал. Другого он приискал. Или сам этот тип навязался. За взятку или по знакомству. Еврей, конечно. А как же! В каждой бочке затычки! Сколько их было первачей на службе у сталинского режима, сколько и поныне верно служат тоталитарной власти – не счесть. Хотя и их покромсало за минувшие десятилетия изрядно. Так им и надо! Поделом! За что боролись, на то и напоролись.

Нет, сынок, я не антисемит. Национализм – это мерзко, недостойно порядочного человека, коим себя считаю. Русских сволочей и прихлебателей куда больше. Я сейчас конкретно об этом типе, отнявшем, вольно или невольно, те мои жалкие гроши, на которые рассчитывал, чтобы дожить, дотянуть, дописать.

Был у меня в редакции человечек один знакомый, с его помощью я узнал телефон своего конкурента. Через себя переступил, позвонил от Захара, когда в гости к нему наведался, объяснил, в каком бедственном положении, умолял не спихивать меня с этой работы еще хоть несколько месяцев. Он мне вежливо так дал понять, что сам нуждается и отступать не намерен. Врал – уверен. И редактора-мальчишку я упрашивал продлить со мной договор, унижался. Этот сперва интеллигентно увиливал, а потом и послал открытым текстом на три буквы. Захар мне предлагал вмешаться, он тогда хоть и мелкой, провинциальной, но все же номенклатурой был. Я запретил категорически.

Убить себя, как только закончу роман, я загодя решил. И способ придумал. А тут подумал – провались все пропадом. И роман, и жизнь моя проклятая. Ни денег я от Захара не взял, ни помощи.

Допишу тебе, сынок, это письмо и уйду на вечный покой. Уйду греховно и со злобой к тем, кто нашу страну загнал в тупик, народ в стадо превратил, а себя беззастенчиво кормил-поил деликатесами и ублажал свое самолюбие могуществом власти. И еще…

Не могу толком этого объяснить ни тебе, ни себе самому, но я хочу, чтобы ты отомстил двум этим людишкам, от которых я претерпел последнее в моей жизни унижение. Меня, бывало, гноили и топтали куда крепче и жестче. Но именно они вызвали во мне то отчаяние, что заставило незаконченную рукопись спалить и… Ненавижу их. Твари безжалостные…

Я тебе их не назвал специально. Я их в кроссвордах зашифровал. Может, сдуру, спьяну, в последнем, так сказать, творческом кураже, а может, по какому-то наитию. Ты читаешь письмо, будучи взрослым и наверняка умным, эрудированным человеком. Пусть это выглядит по-книжному, как в старых авантюрных романах. Отгадай кроссворды как загадку, прочти по буквам на пересечениях мою просьбу и выполни ее, как сочтешь нужным. Если, конечно, те двое сволочей бездушных к тому времени будут еще живы.

Прощай, сынок. Проживи честно, в ладу с самим собой. А доведется добраться до вершин – хоть праведно, хоть как! – сломай шею гидре. Такая цель оправдывает любые средства».

Глава 6

Суд
(продолжение)

Фогель прочитал посмертную исповедь Сергея Сергеевича Алекина. Все прояснилось окончательно и… стало выглядеть еще более абсурдным и противоестественным. Он поднял глаза. Мудрик молча глядел на него. Пропал игриво-издевательский блеск во взгляде. Он стал холоден и не сулил пощады.

– Ну вот, подсудимый! С обвинительным заключением познакомились. Но прежде, чем мы услышим, признаете ли вы себя виновным, суд предъявит вам свидетеля – он же участник преступления. Очная ставочка, если хотите. Или что-то в этом роде.

Мудрик достал из кармана мобильный и нажал одну кнопку. Через несколько секунд дверь отъехала и коренастый ввез того синюшного бомжа, имя и фамилия которого перестали быть секретом для отгадавшего загадку Фогеля.

Это был Вячеслав Сажин, Славка Сажин, давший ему путевку в профессию много лет назад в молодежной газете и вскоре ушедший с повышением – мелким чиновником, но в журналистский союз. Если тогда, при первом свидании у Мудрика, Фима смог обнаружить что-то смутно знакомое в облике этого человека, то сейчас – нет. Потому что перед ним предстало подобие человеческого существа. Палачи Мудрика сотворили с его лицом что-то страшное, хотя и при той встрече оно, мягко говоря, не вызывало восторга. Славка был избит и искалечен. Он не подавал признаков жизни.