Книга Боги слепнут - Роман Буревой

Лишь Неофрон промолчал.

Обитатели оазиса смотрели на гостей неприязненно. Эти люди наверняка служили Малеку: вечером единственный раздолбанный внедорожник исчез вместе с двумя мужчинами. Прознав про бегство, Неофрон схватился за трофейный «брут», решив истребить всех вероломных, но товарищи остановили разгневанного преторианца. Если бы не дни, проведённые в Малековом подвале, вряд ли бы кто справился с Неофроном. А так его все же удалось утихомирить. Так что Малеков подвал сберёг жизнь обитателям оазиса.

Однако как выбраться из пустыни, никто не знал. Идти пешком – самоубийство. Отсиживаться на оазисе – того хуже. Люди Малека непременно скоро нагрянут. Ночь римляне провели тревожную. Спали и просыпались – мерещилось вдали тарахтенье моторов. Или снилось, что люди Малека накидываются на беглецов. Отбиваясь во сне от разъярённых охранников, Камилл, спутав сон и явь, подбил спавшему рядом Кассию Лентулу глаз.

А рано поутру в самом деле послышался дальний рокот. Но не на земле – в воздухе. Преторианцы вскочили. Одни всматривались в окрестные дюны, другие пялились в небо, ибо звук, все более явственный, шёл именно из синевы, от чёрной птицы, летящей прямо к оазису.

И вскоре все различили огромную рукотворную стрекозу, которая, покачивая крыльями, сделала круг и стала снижаться. Беглецы принялись махать руками и вопить. Неофрон даже выпалил из винтовки.

– Авиетка, – прошептал Элий, не веря глазам.

А стрекоза приземлилась на смешные колёсики и, пробежав ещё немного по земле, остановилась. Беглецы кинулись к самолёту. А из него вылезли авиатор Корд и… Квинт.

Элий кинулся к старым своим приятелям.

– Мы теперь летаем! – вопил Корд, размахивая кожаным шлемом, похожим на шапку циркового возничего. – Летаем, как птицы. Боги больше не препятствуют.

– Боги ничему теперь не препятствуют, – пробормотал Кассий Лентул, поспешая навстречу спасителям.

– Но ведь я проиграл тот бой, – изумился Элий. – Как же ты смог…

– А что я загадал? Вспомни! Я пожелал, чтобы созданный мной аппарат тяжелее воздуха на этот раз полетел. Тот, конкретный аппарат. Ты проиграл, и, разумеется, моя авиетка взорвалась. Но я сделал новую. И вот я здесь. – И Корд полез обниматься с Элием.

Роксана подбежала, бросилась к Квинту, повисла у того на шее. Квинт не сразу её узнал – запрокинул лицо, всматривался в знакомые черты. Нет, не она, совершенно другая женщина с лицом Роксаны. Взгляд изменился, излом губ, разлёт бровей. Будто кто-то смыл прежнее лицо и нарисовал новое, вроде бы похожее, но какое-то ненастоящее, чужое.

– Квинт, Квинт, – шептала Роксана и гладила его лицо и плечи, будто боялась, что тот исчезнет. Она совершенно раскисла, хотя до той минуты держалась неплохо.

Квинт осторожно разомкнул её руки и шагнул к Элию. Они обнялись. Долго не могли разнять рук. Встряхивали друг друга. Каждый не верил, что встретились.

– Летиция видела тебя в своих видениях, – шепнул Квинт на ухо Элию.

Летти… Элий улыбнулся. Как она будет счастлива, когда он вернётся! Мысль об этом счастье согрела его сердце мгновенной хмельной волной.

– Она родила? Мальчик?

– Да. Гай Мессий Деций Постум.

– Постум… – имя неприятно резануло слух. Рождённый после смерти отца. Но все это мелочи.

– Кто его опекун? Руфин?

– Руфин умер. Диктатором назначен Проб.

– Умер? Император умер?

– Теперь император Постум.

Элий не сразу понял. Он стоял, склонив голову набок и прижимая пальцы к виску, ощущая безумное биение крови. Вопли радости постепенно смолкли. Все смотрели на Цезаря и…

– То есть, – выдавил наконец Элий.

– Тебя считали мёртвым. Как и остальных.

Если бы он мог забыть рассказы Квинта! Если бы можно было все это не знать! Если бы можно было. О боги! Как такое могло случиться? В чем провинился Рим? Какие вселенские законы, какие обряды нарушил? Кого оскорбил? Самих богов?

Но чем? Разве мало было жертвоприношений, разве не курился фимиам на многочисленных алтарях? А если не было ни оскорблений, ни обид, ни вины, то как боги допустили подобное? Вслед за Вергилием Элий готов был закричать: «Ужели столько гнева в душах богов?»[42]

Они сидели в тени изъязвлённой ветром скалы. Фиолетовая тень. Серые колючки. Оранжевый песок. Элий закрыл глаза. Ему было тягостно смотреть. Ему хотелось кричать от боли. И чтобы не закричать, он вцепился зубами в край туники.

– Я должен был умереть, – выдавил Элий наконец. – Нет, смерть – это слишком мягкое наказание. Я должен был не просто умереть, а умереть вместе с легионерами в мучениях от лучевой болезни. Как Руфин.

– Не говори ерунды, – оборвал его Квинт. – В чем ты виноват? Что нам не удалось поймать Триона? Хочу напомнить, что, кроме тебя, его никто не стремился ловить. Ищейки «Целия» могли бы взять след. А они нам только мешали. Может, у них были какие-то планы. Да не может быть, а точно. Но ни с тобой, ни со мной этими планами они не поделились. И уже никогда не поделятся.

– В отличие от других, я понимал, чем могут закончиться опыты Триона. Я должен был его остановить. Может быть, даже приказать убить без суда.

– Ты не мог этого сделать. Просто потому, что не мог. И не стоит себя казнить. За мысли никто не судит[43]. И ты не мог осудить Триона за мысли. Теперь – да, теперь и я, встретив Триона, пристрелил бы его как бешеную собаку. Но это теперь.

– Теперь Трион недостижим для нас. Он где-то на территории варваров, и делает новую бомбу. А мы не можем ему помешать.

– Не можем, – подтвердил Квинт.

– Подожди! Я знаю, как его остановить!

– Ещё одна безумная идея? – У Квинта все сжалось внутри.

Элий несколько минут молчал, решаясь. И Квинт молчал, не смея мешать.

– Я дам обет. Дам обет, что не увижу Вечный город двадцать лет. Двадцать лет изгнания. Взамен… таков будет уговор… взамен никогда больше на земле не взорвётся Трионова бомба. Ни на земле, ни под землёй, ни в воздухе. Нигде на этой планете.

– И боги тебя послушают? Сомневаюсь. Ведь гениев больше нет.

– Есть один гений. Последний настоящий гений. Я его сейчас призову. Но тебе придётся отойти подальше. Я буду клясться именем гения Рима.

– Ты знаешь имя гения Рима?!

– Я же Цезарь. Вернее, был им. Квинт поднялся. Глянул на друга.

– Не делай этого, – попросил фрументарий, зная, что Элий его не послушает.