Книга Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины

Только в машине он немного пришел в себя, по крайней мере настолько, что смог назвать водителю свой адрес и понять, что именно только что произошло. Животный, неразумный страх обрел разум, и от этого сделалось еще страшней.

Собственно, страх зрел и набирал силу давно – со дня гибели Екатерины. Он ведь сразу тогда догадался, кто и за что ее убил, но предпочел спрятать голову в песок, нашел другое объяснение: несчастный случай, случайное совпадение. Смерть Романа версию о случайном совпадении напрочь опровергла, но он опять закрыл глаза на очевидные факты, поверил в самоубийство. А после того, что произошло с Вероникой, уже и прятаться было не за что – стало все совершенно ясно, но он и тут… Нет, тут-то он испугался по-настоящему, просто впал в панику. И все-таки на что-то продолжал надеяться. Надо было идти в милицию, а он надеялся, что обойдется, его не коснется…

Теперь надеяться не на что!

Соня их всех убивает – мстит за поруганное свое детство. Соня! Наняла перед смертью убийцу, и теперь… Наверное, это один из ее поэтических поклонников, фанат-сумасшедший. От сумасшедшего спастись невозможно, сумасшедший всегда идет до конца. Во имя идеи, сумасшедшей своей идеи.

Нет спасения!

В милицию поздно, теперь никакая милиция не поможет. Да если бы и раньше обратился, все равно бы не помогла. Что же делать? Что же ему делать?

Закрыться в квартире и никому не открывать ни при каких обстоятельствах. В квартире он его не достанет!

Достанет. Романа и Веронику убили именно в квартирах. У этого сумасшедшего убийцы есть ключи. Или они сами ему открывали. Не исключено, что это кто-нибудь из близких знакомых.

Он никому не откроет, никому не доверится. А дверь не только закроет на все замки, забаррикадирует шкафом – и еще тумбочку приставит, чтобы наверняка. Нет, он не дастся, не позволит себя убить какому-то подонку!

Если бы он только мог догадаться, чем все для него закончится, если бы только мог предположить! Он бы…

Ну да, он виноват, больше всех виноват. Но ведь он же не убивал, а она убивает. Она убивает, после смерти своей убивает, всех убивает – и до него доберется.

До него не доберется!

Надо прочитать ее послание – эти страшные листы. Найти в себе силы и прочитать. Но сначала хорошо запереться.

Ах да! Он чуть не забыл расплатиться с таксистом!

Как страшно покидать машину! Не попросить ли водителя его проводить? Крепкий на вид мужичок, хоть уже и пожилой. Неудобно просить! Как ему объяснишь, в чем дело? Невозможно объяснить! Нужно самому как-нибудь…

Заскочить в подъезд, захлопнуть дверь, бегом промахнуть ступеньки. А вдруг убийца уже забрался в квартиру и ждет? Стоит только войти… Нет, нет! Все обойдется! Восемь часов вечера, все соседи дома, если что, он закричит – и его услышат. Да и не станет убийца так рисковать, он придет ночью… Ночью сегодня нельзя будет спать. Но зато до ночи он в безопасности. Может, позвонить кому-нибудь? Нет, никому доверять нельзя! Любой может оказаться убийцей. Запереться, забаррикадироваться и отсидеться…

Ну вот, настал самый опасный момент: попасть в квартиру. Пока возится с замком, его десять раз могут убить. Выскочить откуда-нибудь – сверху, снизу – и убить. Ключ… Черт! Замок заело! Может, его открывали?… Пока он был на творческом вечере?… Нет, не может быть, не может быть! Главное сейчас – успокоиться, до ночи ему ничто не грозит.

Просто ключ не так вставил. Открыл. Квартира у него прекрасная – отлично просматривается, здесь и спрятаться негде. Разве что в ванной? Проверить? Нет никого. Ну конечно, не стал бы убийца так рисковать, ведь это же риск, ужасный риск – забраться в чужую квартиру.

Все. Здесь ему ничто не грозит. Вот шкаф придвинуть – и можно дышать спокойно. Вот так. А теперь еще тумбочку и кресло.

Тяжелая физическая работа – лучшее средство от стресса. Истина, проверенная на собственном опыте. Зря он так не любил грубый физический труд. Если все хорошо закончится, обязательно займется чем-нибудь таким. Купит маленький домик за городом, станет обрабатывать участок…

Глупости все это! Нужно коньячку дернуть. Лучшее средство от стресса – это коньяк. У него есть отличный коньяк…

Да, теперь совсем хорошо. Как легко он перехитрил убийцу. Не открывать дверь – и спасен, а дверь он ни за что не откроет…

Можно наконец успокоиться, можно расслабиться. Да, в сущности, чего он так испугался? Нечего ему бояться – здесь его не достанут…

Идиот! Да ведь окна-то! Его могут убить через окно! Засядет убийца хоть вон в том доме – и… из снайперской винтовки… Задернуть шторы, скорее задернуть шторы!

Ну вот. Что еще? Кажется, все. Но лучше сесть на пол, на ковер – здесь, внизу, как-то спокойней. Еще коньячку выпить, и можно приступать к этому ее посланию, посмертному посланию… Это наверняка обвинительное письмо. Странно, что без конверта – просто листы из тетради. Но все равно. Итак…

Да это не письмо, а рукопись. Напрасно он так перетрусил, это всего лишь повесть. Господи, да ведь это всего лишь повесть! Софья перешла от стихов к прозе, только и всего. Так бывает, так довольно часто бывает… Он тоже написал в свое время пару рассказов и даже задумывал роман.

Глава четвертая… Почему четвертая? Где же первые три? Нет, он не зря испугался, совсем не зря он так испугался, это действительно… что-то вроде посмертного проклятия, потому что… Четвертая глава, потому что первые три главы уже прочитаны. Первые трое уже убиты. Вот это что такое! Четвертая глава – это он, Артемий Польский, четвертый… четвертая потенциальная жертва.

Коньяку, скорее коньяку!

Страшно и невозможно! Он не станет это читать! Не станет, и все! Это уже не просто убийство, это какое-то изощренное, садистское убийство с пытками, настоящий беспредел! Да что она, с ума, что ли, сошла?

Коньяку!

Не она сошла, а он ее свел. И прочесть теперь просто обязан.

Жаль, что Софья не передала всю рукопись: интересно было бы узнать, что в первых трех главах…

Глава четвертая… Еще немного коньячку, и он готов будет начать… Ну вот, готов. Страх притупился, можно начинать.

Парк. Ну да, все правильно – с этого момента и началось их знакомство. Он это помнит, прекрасно помнит, но удивительно, как Софья запомнила, ведь она была тогда такая маленькая. Боже мой, какая же она была хорошенькая! Эти пухленькие детские щечки – и глаза мученицы. Это было так потрясающе! Даже без стихов. Но когда она прокричала своего «Карлика», он просто впал в экстаз. Невероятно – и прекрасно, и убийственно одновременно.

Да разве он виноват, что она тогда так его потрясла? Любой бы на его месте потрясся и захотел бы сделать то, что в конце концов сделал он. В этом нет преступления, это просто естественно. За что она теперь его так казнит, в чем обвиняет? В том, что он причинял ей боль? Не он причинял, она сама от любого соприкосновения с жизнью ощущала боль, нечеловеческую, ненормальную боль. Он-то при чем? Она с больной душой родилась, а он только помог направить в правильную колею эту боль.