Книга Бес в ребро - Георгий Вайнер

— Юрий Никифорович, от ваших показаний жизнь его зависит. В тюрьму его посадили, — сказала я.

— Вот это дают! — ахнул Глухоманов. — А что ж мне делать надо?

— Напишите все, что вы сказали, на бумаге.

Он покряхтел:

— Ох, не люблю я с ними связываться…

— Да что значит связываться? Вы же правду говорите. Я ведь не прошу ничего, кроме правды…

Глухоманов досадливо покрутил головой:

— Писать не люблю — смерть! Кабы ты могла за меня написать…

Я развела руками:

— К сожалению, я этого не могу сделать… Это ведь документ…

Еще долго искали бумагу, ручку, и он, усевшись за стол, прилежно и подробно писал свое заявление, в деталях описывал, как и что происходило, потом затейливо расписался, отдал мне лист, спросил:

— А как же вы в город-то поедете?

— Автобуса буду дожидаться, потом на электричке.

— О, автобус не скоро будет, — сказал он. — Ладно, заведу свой самосвал — доброшу до электрички…

Я ехала в кабине грузовика, пропахшей маслом, бензином, головой упиралась в теплое мощное плечо Глухоманова, дремала и слышала все время его бубнящий, словно пристыженный голос:

— Кабы знать, что так все обернется, то, конечно, остался бы я на месте. Я ведь видел, что он ни при чем, нечего ему бояться. Я потому и укатил… Я уж потом обнаружил, когда в парк приехал, что за моим сиденьем коробка с фруктами лежит. Но я ее диспетчеру сдал сразу…

Он проводил меня до платформы, и когда пришел поезд и с шипением раздвинулись двери, я обхватила его за шею и крепко расцеловала в обе щеки.

Он застенчиво отстранился и сказал:

— Да ладно, чего уж там… Неловко мне, конечно… Нехорошо… Кабы знал…

* * *

— Мы с тобой поедем сейчас к Кравченко, — сказал Старик сиплым тихим голосом.

— А почему ты думаешь, что он нас примет? Дальше входа нас милиционер не пустит…

— Я звонил ему… Я не знал, что ты найдешь таксиста и бабку, я хотел, чтобы этим занимались его люди, — бесцветным голосом говорил Старик.

— Ты ему сказал, зачем мы идем к нему?

— Нет, — покачал он головой. — По телефону легче отказать. Я хочу смотреть ему в глаза…

Старик пошел в комнату, достал из шкафа сорочку, черный отутюженный костюм, переоделся и стал вывязывать перед зеркалом галстук-бабочку. Припухшие старые пальцы тряслись, узел не получался.

— Если ты так любишь бабочки, — сказала я, — то почему бы тебе не купить готовый? Знаешь, на резиночку застегивается? Называется «регат»…

Дед гордо отрезал:

— Нет! Это недопустимо. Тот, кто хочет носить бабочку, должен уметь ее вывязывать. Вся беда в том, что нас, умеющих галстук-бабочку вязать, почти не осталось…

Наконец, он связал свою пышную бабочку, я помогла надеть ему пальто, твердую фетровую шляпу, и мы вышли из дома. Я молила бога, чтобы только не сломался лифт. И гремящая коробка не подвела — приехала. И такси сразу подошло. А больше всего времени у нас ушло на подъем от милиционера в вестибюле до второго этажа. Ноги у Старика еле-еле ходили.

Вошли в приемную, и он величественно сказал секретарше:

— Доложите товарищу Кравченко, что к нему пришел Герасим Николаевич Полтев.

— У него назначено совещание, — холодно отрезала секретарша.

— А вы доложите, он сам решит…

Секретарша неохотно исчезла за огромной дубовой дверью и через мгновение выпорхнула обратно с таким лицом, будто ждала нас неделю.

— Проходите, пожалуйста, Борис Николаевич вас ждет…

Мы вошли в необозримый кабинет, и я увидела, что навстречу нам торопится, через всю комнату шагает, сильно прихрамывая, немолодой сутуло-высокий человек в мундире с петлицами прокурорского генерала. Он обнял Старика, крепко прижал к себе и так стоял несколько мгновений, бормоча чуть смущенно:

— Как я рад, как я рад вас видеть, дорогой Герасим Николаич…

Потом повернулся ко мне, протянул руку:

— Кравченко…

Деда осторожно проводил к столу, усадил нас, и сразу же секретарша принесла чай в мельхиоровых подстаканниках, печенье, лимон.

— Какими судьбами? Какая-нибудь беда случилась! — сказал уверенно Кравченко.

— А почему, Борис, знаешь, что беда? — спросил, прищурясь, Старик.

— А потому, что ко мне никто сюда не приходит с делами веселыми. У меня все дела бедовые, — усмехнулся он.

Старик помолчал немного и сказал:

— Беда, действительно, большая. Невинного человека жулики в тюрьму усадили…

Я заметила, как напряглось лицо прокурора. У них, по-видимому, профессионально недоверчивая реакция на любые ходатайства о милосердии, они попросту отучены верить в бескорыстие ходатаев по чужим делам.

— А если поконкретнее? — попросил он.

— Поконкретнее пусть лучше Ира тебе доложит…

Сбивчиво, торопясь и волнуясь, я начала рассказывать историю драки Ларионова со Шкурдюком. Лицо у Кравченко было непроницаемое, он ничем не выдавал своего отношения к рассказу. То ли потому, что он не перебивал меня и внимательно слушал, то ли потому, что сама я постепенно собиралась, как спортсмен в бою, но говорила я все спокойнее, увереннее и, как мне казалось, все более убедительно. Прокурор дослушал и спросил:

— А почему вы думаете, что Бурмистров вел следствие тенденциозно?

— Ему не составляет никакого труда убедиться в том, что Шкурдюк, Чагин и Поручиков всё врут. Таксист Глухоманов подтверждает, что Ларионов занял такси и опровергает тем самым их показания, будто Ларионов пристал к ним первым. А таксист действительно человек объективный…

Я достала из сумки и положила перед Кравченко заявление Глухоманова.

— Он очевидец того, как Шкурдюк плюнул в лицо Ларионову и, таким образом, спровоцировал драку. Надежда Еловацкая, продававшая цветы, говорит, что после плевка Ларионов схватил за грудки Шкурдюка, еще не успев его ударить, а Чагин нанес ему сзади удар по голове бутылкой. А когда Ларионов пошел на Чагина, тот выставил отколотую бутылку с явным намерением или угрозой его изуродовать. Они скрывают до сих пор, что на месте происшествия была Рита Терёшкина, которая вообще, так-сказать, придает особый смысл всему собранию. Поручиков…

— Так-так-так, интересно, — перебил Кравченко. — Следствие не предприняло мер к розыску Терёшкиной?

— Нет, я нашла ее сама, — сказала я. — Собственно, Бурмистров и арестовал Ларионова после того, как я установила личность Глухоманова и мы стали требовать розыска Терёшкиной…