Книга Опаленные войной - Богдан Сушинский

— Господи, оставь нам наши души! — перекрестился Гордаш, прежде чем броситься к небольшой скале, за которой начиналась эта самая ложбина. — Нам с ними еще грешить и грешить.

30

Рассвет медленно зарождался из темноты, холодного речного тумана и все еще не развеявшейся за ночь пороховой гари. С первыми проблесками его немцы снова ударили по доту и прилегающей территории из нескольких орудий. И сразу же от правого берега отчалило с десяток лодок и плотов. Сидевших на них солдат, очевидно, удивляло, что дот все еще угрюмо, отрешенно молчит.

— Комендант, немецкая разведка! — сообщил Крамарчук по телефону. — Движется со стороны завода.

В окуляр перископа Громов сумел различить пять осторожно, перебежками, продвигавшихся вдоль берега фигур. Очевидно, даже те немцы, которые находились на левом берегу, все еще не верили, что русские оставили укрепрайон. Считали, что окопы оказались пустыми только на их участке.

— Петрунь, связь с Рашковским есть?

— Так точно. Кроме того, через воздухонагревательную трубу я выбросил им запасную линию. В случае чего, смогут подключиться.

— Вот и соедини с ним. Быстро, быстро! Рашковский? Что, сержант Степанюк? Из роты Горелова? А-а… почему вы здесь?

— Приказано было прикрывать дот.

— Приказано? Кто приказал? Вы-то как раз, рота Горелова, обязаны были отойти. Где сейчас Рашковский?

— Ушел, товарищ лейтенант, — извиняющимся голосом пролепетал Степанюк.

— То есть, как это «ушел»?! Куда? Где его рота?!

— Он принял командование батальоном. Побыл здесь, пока его бойцы помогали оборудовать позиции, и ушел вместе с батальонными. С нами оставил только двух своих пулеметчиков с пулеметом — и все. Только их двоих. «Хватит, — говорит. — Хоть сотню оставь — всех перемогилят».

— Вот оно что! — только теперь понял Громов настоящую цену той бумажки, которой он скорее из озорства, нежели из желания помочь, снабдил старшего лейтенанта.

Андрей не сомневался, что никакого приказа о назначении Рашковского командиром батальона не было. Он сам принял на себя это незаконное командование. А может, и не принял, просто сбежал, чтобы спасти свою шкуру? Кто там потом будет разбираться, сколько он здесь продержался? А бойцы роты истинного приказа не знают. Рашковский просто-напросто скрыл его. — Сколько же вас там, сержант?

— Всего четырнадцать. Вместе со мной.

— Все прикрытие — из четырнадцати человек?! Божественно. Этого же на два часа боя.

— Может, подойдут еще, — виновато проговорил Степанюк. — Я, конечно, понимаю.

— Бросьте, сержант. Подходить уже некому. Все, ну что ж, коль уже так получилось… Слушайте меня. Когда фрицы попрут в лоб, вы не высовывайтесь. Мы с ними сами поговорим. Но когда начнут пробиваться с флангов к нам на крышу, вот тогда бейте их вовсю. На берегу появилась разведка. Как только она уберется, спустите пару своих бойцов в дот, подбросим вам патронов и гранат. А пока не выдавайте себя.

Тем временем немецкие разведчики убедились, что первой линии окопов уже не существует, но оставался загадкой сам дот. Если там еще кто-то есть, то почему их не обстреливают? Неужели и в нем ни души?

— Абдулаев, — приказал в трубку Громов, — подпусти их поближе и хотя бы двоих уложи. Чтобы не тратить на них ленту. Я тебе помогу.

Он открыл заслонку своей небольшой, похожей на крошечное окошечко, стрелковой амбразуры и взялся за карабин.

«Рашковский… Подлец… Сбежать с позиции! Нет, не понимаю таких офицеров. Отказываюсь понимать. А если бы сержант тоже увел своих? Ведь он-то как раз имел право уйти. Надо бы представить этого сержанта к награде. Впрочем, к какой еще награде… здесь, в доте сидя? Кому сейчас какое дело до подвигов и наград?»

Развернувшись в жиденькую цепь, пригибаясь и часто останавливаясь, немцы приближались к доту.

— Петрунь, скажи в пулеметный, пусть кладут немцев винтовками, — не оглядываясь, проговорил Громов. — Пулеметы не трогать.

Очевидно, разведчики действительно поверили, что дот пуст, потому что один из них подошел почти метров на десять, остальные, те, что до сих пор лежали, выжидая, тоже друг за другом поднимались. И вот тогда загремели выстрелы. Того, первого, Громов застрелил почти в упор. Второго настиг уже убегающим. Упал еще один. Двое оставшихся залегли и начали отстреливаться.

— Прекратить стрельбу! — крикнул Громов в амбразуру. — Абдулаев, снять этих двоих! Остальным беречь патроны.

Как только утихли автоматные очереди немцев, прогремел одинокий выстрел, и один из разведчиков подхватился, но сразу же осел на колени и повалился навзничь. Другой попытался отползти, но прогремел еще один выстрел, и он тоже застыл на пригорке.

31

Все-таки немцев, видно, сбило с толку то, что пулеметы и орудия дота молчали. Они решили, что в нем остался лишь небольшой заслон, потому что сразу же после гибели разведчиков со стороны завода на дот пошло до роты фашистов, которые двумя цепями все шире и шире охватывали берег, обеспечивая подход лодок и плотов, достигавших уже середины реки. Одновременно началась переправа и в районе острова.

— Напомни Степанюку, пусть спрячутся и огня не открывают, — сказал Громов Петруню. — Подпустим поближе. Я — в наблюдательном пункте артиллерийской точки. Постоянно буду на связи. Всем приготовить стрелковое оружие, — приказал он, войдя к артиллеристам. — Когда фашисты подойдут поближе — все к амбразурам. Абдулаев — с винтовкой — на наблюдательный пункт. В первую очередь снимай офицеров.

— Ты тоже хорошо стреляешь, камандыр.

— Посредственно. До тебя мне далеко.

— Я — плохо. Мне охотничий ружий надо. Военный ружий плохо стрелял.

— Смотри, комендант, еще гостей подвалило! — крикнул Крамарчук. — Все оттуда же, от завода.

— Вот по ним и огонь. Пока не развернулись в цепь. Из обоих орудий.

— Пулеметная! — крикнул в трубку, зная, что Петрунь передаст команду. — Особое внимание левому флангу.

Громов увидел, как почти одновременно упавшие снаряды разметали довольно густую группу второго эшелона. И, схватив автомат, стал к амбразуре. Немцы уже были настолько близко, что он четко различал их фигуры, а будь чуть-чуть посветлее, видел бы и лица.

«…И лавины врагов вновь нахлынут на нас… — въелись в сознание строчки из песенки Крамарчука. — И лавины врагов… вновь нахлынут…»

— Лодка уже у берега, комендант! — отрезвил его голос самого Крамарчука.

— Вижу. Перенеси огонь.

Такого плотного огня немцы не ожидали. Все еще не веря, что дот не доступен им, они шли и шли, падали, залегали, поднимались… и снова упорно пытались атаковать «Беркут».

Вся первая цепь уже была почти уничтожена. Но оставалась вторая. Кроме того, группы немцев и румын появлялись теперь не только со стороны завода, но и оттуда, где удалось пристать первым лодкам и плотам, и даже со стороны города. Сейчас «Беркут» был для них словно кость в горле, и приказ, который офицеры получили из своих штабов, очевидно, звучал категорично: заставить замолчать, уничтожить!