Книга Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони

Он писал письмо. Сидя немного боком перед двускатным бюро, освещенным свечой в серебряном шандале, он стремительно водил длинным гусиным пером по бумаге. Свет свечи придавал мягкость его необычному соколиному профилю, выделяя тонкие ноздри и волевой подбородок, но оставлял темными складки у сжатого рта и глубокие глазные впадины с полуопущенными веками. А худые руки, сильные и красивые, выглядели удивительно рельефно: одна сжимала перо так же уверенно, как и оружие, другая придерживала двумя пальцами лист бумаги…

Из-за изнуряющей жары на американце, кроме панталон и верховых сапог, была только белая батистовая рубашка, чей широко раскрытый воротник освобождал мощную шею. Закатанные рукава открывали руки, казалось, вырезанные из красного дерева. И в этом изящном салоне, пожалуй, слишком роскошном с его серебряными безделушками и фарфором, с оттенком женственности, исходящим от клавесина, Язон казался таким же необычным, как абордажная сабля на туалетном столике, но остановившаяся на пороге Марианна, затаив дыхание, забыла обо всем, что привело ее сюда, и довольствовалась созерцанием его, отныне убежденная, что он не отправится на опасное свидание, в наивном умилении перед прядью черных волос, непрерывно падавшей на нос корсару.

Возможно, она осталась бы так, в неподвижности, на протяжении часов, если бы почти животный инстинкт Язона не подсказал ему чье-то присутствие. Он поднял глаза, повернул голову и вскочил так внезапно, что стул перевернулся и с грохотом упал. Нахмурив брови, он вгляделся в черную тень в проеме двери и тут же узнал ее.

– Марианна! – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?

В его тоне не было ни малейшей нежности, и Марианна, грубо сброшенная с высот недавних мечтаний, тяжело вздохнула.

– Если я раньше надеялась, что мой визит доставит вам удовольствие, теперь мне все ясно, – сказала она с горечью.

– Дело не в этом! Вы появились на пороге дома без предупреждения, незаметно, и вы еще удивляетесь, когда я спросил, что вам тут надо? Увидев вас здесь, любой слуга убежал бы с дикими воплями.

– Совершенно не понимаю, почему?

– Потому что вас непременно приняли бы за призрак г-жи де Ламбаль, который часто посещает этот дом… по крайней мере, так говорят, ибо я его еще ни разу не встречал. Но здешние люди очень чувствительны в этой части. С тех пор, как их гильотина стала работать бесперебойно, они видят привидения везде.

– Во всяком случае, надеюсь, что вас-то я не испугала?

Язон пожал плечами и приблизился к гостье, которая замерла на месте.

– Исходя из этого, я повторяю вопрос: что вам здесь надо? Увидеть, не убил ли меня русский? Дуэль не состоялась. Князь Куракин обязал вашего избранника временно отказаться от нее ради выполнения срочного поручения. О чем я сильно жалею!

– Почему? Вам так хочется умереть?

– Вы действительно считаете меня полным ничтожеством! – с горькой улыбкой заметил Язон. – Однако запомните: ваш казак избежал большей опасности, чем я, ибо я сделал бы все возможное, чтобы убить его. Кстати, а случайно не вам мы обязаны этой отсрочкой? Я считаю вас вполне способной вытащить Куракина среди ночи из постели, чтобы умолять «помешать этому»?

Марианна покраснела. Она, конечно, думала об этом и без Талейрана именно это собиралась сделать, направляясь ночью в особняк Фелюсон. Вмешательство князя Беневентского спасло ее от необходимости признаться в поступке, который, один Бог знает как, предугадал Язон. Она покачала головой.

– Нет. Это не я. Даю вам слово!

– Хорошо. Я вам верю. Тогда могу ли я в третий раз…

– Спросить, что мне тут надо? Сейчас скажу: я приехала, чтобы спасти вас от опасности бесконечно большей, чем сабля Чернышова.

– Опасность? Мой бог, о чем вы говорите?

Страшный удар грома заглушил слова, такой сильный, что, казалось, он прогремел прямо на крыше дома. В то же время порыв ветра ворвался через дверь и открытые окна, подняв в воздух занавески и бумаги на бюро. Захлопали створки окон. Язон поспешил все закрыть, собрал разлетевшиеся бумаги, зажег несколько потухших свечей, затем вернулся к Марианне, сделавшей несколько шагов в глубь комнаты, ставшей внезапно душной. Легкая шелковая накидка поверх белого батистового, вышитого маргаритками платья показалась ей невыносимо жаркой, и она сняла ее, положив на кресло. Когда она повернулась к Язону, то увидела, что он с удивлением смотрит на нее, и почувствовала смущение.

– Почему вы смотрите на меня так? – спросила она, не решаясь встретиться с его взглядом.

– Не знаю. Хотя… да! В этом платье, с лентой в волосах, вы напомнили мне девчонку из Селтона, какой я впервые увидел ее всего меньше года назад! Такой короткий срок для всего того, что вы пережили! Подумать только, что вы уже во втором браке, что Наполеон ваш любовник… и, может быть, не единственный! Невероятно!

– Если учесть, что ни один из мужей не сделал меня женщиной, в это легче поверить? – с горечью спросила Марианна.

– Я знаю! Вы имеете в виду, что этим занялся Император.

Тон его был иронический, язвительно-холодный и презрительный. Вспышка внезапного гнева участила дыхание Марианны, залила румянцем ее щеки и шею, зажгла молнии в глазах. Тогда как она пришла к нему терзаемая страхом, почти обезумев от мысли, что на рассвете он может погибнуть под пулями палачей, тогда как она готова кричать, что он в опасности, все, что он смог ей предложить, – это сарказм и недостойные вопросы о том, как она стала женщиной… Разочарование заставило ее потерять голову и бросить ему в лицо то, что она хотела бы скрыть навсегда.

– Я никогда не претендовала на это! – вскричала она дрожащим голосом. – Раз уж вы хотите все знать, то знайте, что Император был только вторым моим любовником. А первым стал освобожденный с понтонов в Плимуте бретонский моряк, с которым я бежала из Англии. Он спас меня при кораблекрушении и от грабителей, и именно он овладел мною на соломе в риге. И я позволила ему это сделать, потому что еще нуждалась в нем и потому что он умирал от желания! Хотите знать его имя? Его зо…

Оглушительная пощечина оборвала ее слова и рассеяла вызванное гневом опьянение. Как наказанный ребенок, она приложила руку к запылавшей щеке и подняла на Язона полные слез глаза. Перед его искаженным яростью лицом она невольно попятилась. Охвативший Язона гнев сделал его таким страшным, что она хотела убежать, но он схватил ее и снова наотмашь ударил.

– Грязная маленькая шлюха! И сколько их было у тебя с тех пор? Кому ты еще отдавалась? А?.. Подумать только, что я тебя любил! Что я говорю? Любил? Я боготворил тебя… я был без ума от тебя… без ума до такой степени, что не смел тебя коснуться… до такой степени, что готов был убить человека, который обладал тобой и которого я от всего сердца уважал!.. Но его, сколько раз ты его обманывала? И с кем?.. С этим русским, без сомнения!

Грозовое неистовство гремело в этом задыхающемся голосе. Обезумев от страха и отчаяния перед подобным гневом, Марианна, понимая, что она пробудила в этом человеке тайные силы страстной души, тем более грозные, что обычно он умел укрощать их своей непреклонной волей, хотела попытаться успокоить его. Она ухватилась за железные руки, которые держали ее за плечи и безжалостно трясли, как орех в сентябре.