Книга Тайна Найтингейла - Филлис Дороти Джеймс

Он открыл дверь, и сестра Брамфетт прошествовала вперед. Сержант Мастерсон остался один, держа в руках журнал отделения.

— Чертов мерзавец, — произнес он вслух.

Постоял немного в задумчивости. Потом отправился на поиски регистратуры.

VI

Десять минут спустя он вернулся в кабинет. Под мышкой у него был процедурный журнал и светло-желтая папка, на которой, проштампованное черными большими буквами, значилось предупреждение, что ее нельзя передавать пациенту, а также стояло название больницы и номер истории болезни Мартина Деттинджера. Он положил журнал на стол, а папку подал Далглишу.

— Спасибо. Получили без трудностей?

— Да, сэр, — ответил Мастерсон.

Он не счел нужным объяснять, что заведующего регистратурой не было на месте и он — частично уговорами, частично запугиванием — вынудил дежурную регистраторшу выдать ему папку на том основании, что правила, по которым истории болезни хранятся исключительно для служебного пользования, перестают действовать после смерти пациента (чему он сам ни минуты не верил) и что, когда старший инспектор Скотленд-Ярда просит о чем-то, он имеет право получить это без лишних слов и проволочек. Они вместе принялись изучать папку.

Далглиш произнес:

— Мартин Деттинджер. Сорока шести лет. Дал адрес своего лондонского клуба. Протестант. Ближайший родственник — мать, миссис Луиз Деттинджер, проживающая по адресу: Сэвилл Мэншонз, 23, Марилебон.[16]Вам надо бы встретиться с этой женщиной, Мастерсон. Договоритесь на завтрашний вечер. Днем, пока я буду в городе, вы нужны мне здесь. И постарайтесь выяснить у нее как можно больше. Она, наверное, частенько навещала своего сына в больнице. А Пирс ухаживала только за ним. И наверняка они часто виделись. Что-то расстроило Пирс в последние дни ее жизни, когда она работала в платном отделении, и мне надо знать, что именно.

Он вернулся к истории болезни.

— Здесь очень много бумаг. Кажется, у бедняги было порядочно сложностей со здоровьем. В течение последних десяти лет он страдал колитом, а до этого записи говорят о длительных периодах плохого самочувствия с неустановленным диагнозом, следствием чего, возможно, явилось то состояние, которое убило его. За время службы в армии он три раза лежал в больнице, в том числе два месяца в военном госпитале в Каире, в 1947 году. В 1952-м был демобилизован из армии по состоянию здоровья и эмигрировал в ЮАР. Но это, кажется, мало помогло ему. Здесь имеются выписки из больницы в Йоханнесбурге. Кортни-Бриггз посылал туда запрос: он определенно работает на совесть. Его собственные записи довольно подробны. Он взялся вести Деттинджера года два тому назад и был для него не только хирургом, но и чем-то вроде врача общего профиля. Примерно месяц назад колит обострился, и второго января, в пятницу, Кортни-Бриггз оперировал его, удалив часть толстой кишки. Деттинджер перенес операцию, хотя к этому времени был уже в довольно плохом состоянии, и понемногу пошел на поправку, но рано утром в понедельник пятого января его состояние резко ухудшилось. После этого он редко приходил в сознание, и то не надолго, и девятого января, в пятницу, в пять тридцать вечера скончался.

— Пирс была при нем, когда он умер, — сказал Мастерсон.

— И очевидно, ухаживала за ним практически без посторонней помощи всю последнюю неделю вплоть до его смерти. Интересно, что скажут нам записи в процедурном журнале.

Но процедурный журнал содержал гораздо меньше информации, чем история болезни. Своим аккуратным школьным почерком Пирс подробно записывала туда все изменения температуры, дыхания и пульса у своего пациента, его возбужденное состояние и короткие часы сна, а также лекарства и питание, которые ему назначались. С точки зрения тщательной записи медицинского ухода здесь не к чему было придраться. Но кроме этого — ничего, что могло представлять для них интерес.

Далглиш закрыл журнал.

— Пожалуй, верните его в отделение, а папку — туда, откуда взяли. Все, что могли, мы отсюда уже почерпнули. И тем не менее я нутром чую, что смерть Деттинджера имеет какое-то отношение к нашему расследованию.

Мастерсон не ответил. Как и все сыщики, которым доводилось работать с Далглишем, он испытывал большое уважение к интуиции шефа. Какими бы его предположения ни казались неудобоваримыми, ошибочными и притянутыми за уши, они слишком часто оказывались верными, чтобы можно было не обращать на них внимания. К тому же он вовсе не прочь был съездить вечером в Лондон. Завтра пятница. Судя по расписанию, висящему в холле, занятия в училище по пятницам кончаются рано. И после пяти ученицы будут свободны. Интересно, не захочет ли Джулия Пардоу прокатиться в город? А почему бы нет, в конце концов? Далглиш еще не вернется к тому времени, как он должен будет выехать. Все можно устроить незаметно. А с некоторыми подозреваемыми было бы положительно приятно побеседовать наедине.

VII

Примерно в половине пятого Далглиш, презрев условности и осторожность, пил чай наедине с сестрой Гиринг в ее комнате. Она встретила его, когда он случайно проходил по вестибюлю первого этажа в то время, как учащиеся выходили друг за другом из аудитории, где только что закончился последний на сегодня семинар. Приглашение прозвучало неожиданно и непринужденно, хотя, как заметил Далглиш, было адресовано ему одному, без сержанта Мастерсона. Он принял бы это приглашение, даже если б оно было вручено ему в письменном виде на розовой пахнущей духами бумаге и сопровождалось самыми откровенными намеками. После утреннего официального допроса ему больше всего хотелось усесться поудобнее и послушать неторопливую безыскусную болтовню, откровенные и чуть-чуть злорадные сплетни; послушать на первый взгляд как бы умиротворенно, не задумываясь и даже чуть цинично посмеиваясь, но при этом насторожившись, точно хищник, нацелившийся на добычу. Из разговора за обедом он узнал о старших сестрах, живущих в Доме Найтингейла, гораздо больше, чем во время всех своих официальных собеседований, но не мог же он тратить все свое время, следуя по пятам за медсестрами и подбирая обрывки сплетен, словно оброненные носовые платки. Интересно, чего хотела сестра Гиринг: рассказать что-то или о чем-то спросить. В любом случае он надеялся, что час в ее обществе не будет потерян впустую.

Далглиш еще не был ни в одной из комнат на четвертом этаже, кроме квартиры главной сестры, и был поражен размером и приятными пропорциями комнаты сестры Гиринг. Отсюда даже зимой не было видно здания больницы, а сама комната дышала покоем, недосягаемым для сумасшедшей жизни палат и отделений. Далглиш подумал, что здесь должно быть очень приятно летом, когда одни лишь густые кроны деревьев заслоняют вид на далекие холмы. Но даже теперь, с задернутыми занавесками, отгородившими меркнущий свет за окном, и с веселым шипением газового камина, здесь было уютно и тепло. Возможно, стоящий в углу диван-кровать с кретоновой обшивкой и аккуратно сложенной на нем горой подушек был приобретен администрацией больницы, так же как и два удобных кресла с той же обивкой и остальная невзрачная, но функциональная мебель. Однако сестра Гиринг сумела придать отпечаток индивидуальности убранству комнаты. На длинной полке вдоль дальней стены она расположила коллекцию кукол в разных национальных костюмах. На другой стене висела полка поменьше, на которой разместился набор фарфоровых кошек самых разнообразных пород и размеров. Там был один особенно отвратительный экземпляр: синий в крапинку кот с выпученными глазами, украшенный бантом из голубой ленточки; к нему была прислонена поздравительная открытка. На ней была изображена малиновка-мама (на принадлежность к женскому полу указывал фартук с оборками и шляпка с цветами), сидящая на ветке. А у ее ног малиновка-папа выкладывал червячками слово «Желаю удачи!». Далглиш поспешно отвел глаза от этого мерзкого зрелища и продолжил тактичный осмотр комнаты.