Книга Шуаны, или Бретань в 1799 году - Оноре де Бальзак

— Я предвидел неудачу, — продолжал он, помолчав с минуту. — На случай если вы пожелаете устроить свою штаб-квартиру в этом городе, я уже собрал сведения. Мы в самом центре мятежа. Желаете тут остаться?

Она утвердительно кивнула головой, и этот безмолвный ответ вызвал у Корантена предположения, частью верные, о событиях, разыгравшихся накануне.

— Я снял для вас дом — еще непроданное национальное имущество. В здешнем крае отсталый народ: никто не посмел купить этот барак, потому что он принадлежит эмигранту, который слывет забиякой. Домишко стоит около церкви святого Леонарда, и, честное слово, вид из него великолепный! Этой конурой можно воспользоваться, она пригодна для жилья. Угодно вам перебраться туда?

— Немедленно! — воскликнула она.

— Но мне понадобится еще несколько часов, чтобы навести порядок и чистоту, и, надеюсь, тогда вам все придется там по вкусу.

— Пустяки! — сказала она. — Я готова жить и в тюрьме, и в монастыре. Устройте лишь так, чтобы я сегодня же вечером могла отдохнуть в полном уединении. А теперь уходите, оставьте меня. Ваше присутствие для меня невыносимо. Я хочу остаться одна с Франсиной, с нею я, пожалуй, сговорюсь лучше, чем сама с собою... Прощайте! Уходите! Ну, уходите же!

Эти торопливые слова, исполненные то кокетства, то деспотизма, то страсти, свидетельствовали о полном душевном спокойствии. Вероятно, во сне отстоялось все пережитое накануне, а размышление привело мадмуазель де Верней к решению отомстить. Если на ее лице порой и появлялось мрачное выражение, то это указывало лишь на удивительную скрытность некоторых женщин, на их способность затаить в душе самые бурные чувства и с милой улыбкой готовить гибель своей жертве. Оставшись одна, Мари принялась обдумывать, как бы ей живым захватить в руки маркиза. Впервые эта женщина жила той жизнью, о которой мечтала, но от одного дня такого существования у нее осталась лишь жажда мести, мести бесконечной, беспредельной. То была теперь единственная ее мысль, единственная страсть. Никакие уговоры и заботы Франсины не могли нарушить ее молчания — казалось, она спала с открытыми глазами, ибо за весь долгий день ни одним звуком, ни одним жестом не проявляла этой тайной своей лихорадочной работы мысли. Она неподвижно лежала на оттоманке, устроенной из стульев и подушек. И только вечером, взглянув на Франсину, небрежным тоном она произнесла следующие слова:

— Дитя мое, вчера я поняла, что мы живем для любви; сегодня я понимаю, что можно умереть ради мести. Да, ради того, чтобы разыскать его там, где он скрывается, вновь увидеть его, соблазнить и завладеть им, я отдала бы жизнь! Но если через несколько дней этот человек, который так унизил меня своим презрением, не будет лежать смиренно и покорно у моих ног, если я не сделаю его своим лакеем, тогда я буду самым жалким существом, я не буду женщиной, не буду сама собой!..

Дом, который Корантен нашел для мадмуазель де Верней, давал ему достаточно возможностей удовлетворить врожденную склонность этой девушки к роскоши и изяществу, — он собрал тут все, что могло, по его мнению, понравиться ей, и в стараниях своих проявил заботливость влюбленного, желающего угодить любимой женщине, или, скорее, услужливость власть имущего, решившего прельстить подчиненного, в котором он нуждается. На следующий день Корантен явился к мадмуазель де Верней и предложил ей переселиться в этот импровизированный дворец.

Причудница парижанка сменила неудобный диван на старинную софу, которую Корантен ухитрился разыскать для нее, и вступила во владение домом, словно он по праву ей принадлежал. На все, что мадмуазель де Верней увидела там, она смотрела с царственной беспечностью и с внезапной симпатией, как будто была хозяйкой каждой вещи, как будто даже малейшая из них была давно ей знакома, — эти обыденные подробности далеко не лишены значения для портретиста таких исключительных характеров. Казалось, она заранее, во сне, свыклась с этим домом и теперь стала жить в нем своею ненавистью, как могла бы жить любовью.

«По крайней мере, — говорила она себе, — я не возбудила в нем оскорбительной, убийственной жалости, я не обязана ему жизнью. О моя первая, моя единственная и последняя любовь! Какая развязка!»

И она внезапно кинулась к испуганной Франсине.

— Ты любишь? Да, любишь, — я помню. Ах, как хорошо, что возле меня будет женщина, которая может понять меня. Ну, как, бедная моя Франсина? Не кажется тебе, что мужчины — ужасные создания? Подумай только! Он говорил, что любит меня, и не устоял перед самым легким испытанием!.. А я... Да если бы все отвергли его, моя душа была бы для него пристанищем; если бы вся вселенная обвиняла его, я бы его защищала! Раньше мне казалось, что мир полон людей, которые суетятся, что-то делают, и все они были для меня безразличны. Мир этот был унылым, но не грозным. А теперь? Что мне мир без него?.. Ведь он-то, он станет жить своей жизнью, а меня не будет возле него, я не буду его видеть, говорить с ним, чувствовать его, держать его в объятиях, прижимать его к своей груди... Ах! Лучше собственной своей рукой зарезать его во сне!..

Франсина в ужасе с минуту молча смотрела на нее.

— Убить того, кого любишь?.. — спросила она кротким голосом.

— Конечно! Если он разлюбил.

Но, выговорив эти ужасные слова, она закрыла лицо руками, вновь села на софу и умолкла.

На следующее утро в ее комнату вошел нежданный гость, не попросив доложить о себе. Лицо у него было суровое. Это был Юло. Его сопровождал Корантен. Мадмуазель Де Верней подняла глаза и вздрогнула.

— Вы пришли потребовать у меня отчета об участи ваших друзей? — сказала она. — Они погибли.

— Я знаю, — ответил Юло. — И погибли не за Республику.

— Погибли за меня и из-за меня, — промолвила она. — Вы сейчас начнете говорить об отчизне! Отчизна! Разве она возвращает жизнь тем, кто умер за нее? Или хотя бы мстит она за погибших? А я отомщу за них! — воскликнула она.

Мрачные картины катастрофы, где и она была жертвой, вдруг всплыли в ее памяти, и эта грациозная девушка, всегда считавшая стыдливость лучшей из всех женских уловок, точно в припадке безумия, неровным шагом подошла к ошеломленному Юло и крикнула:

— За нескольких зарезанных солдат я приведу на эшафот, под топор гильотины, человека, чья голова дороже многих тысяч голов! Редко бывает, что женщины участвуют в войне, но вы, невзирая на вашу опытность, можете поучиться у меня военным хитростям. Ведь я брошу на ваши штыки целый род: предков маркиза и его самого, его прошлое и его будущее. Насколько я была с ним добра и правдива, настолько буду теперь вероломной и лживой. Да, полковник, я хочу заманить этого аристократа на мое ложе, и он сойдет с него для того, чтобы встретить смерть. Да... У меня никогда не будет соперницы... Несчастный сам произнес себе приговор: день без грядущего утра! Ваша Республика и я будем отомщены... Республика! — повторила она, и странные интонации ее голоса испугали Юло. — Так, стало быть, мятежника казнят за то, что он поднял оружие против родины? Стало быть, Франция похитит у меня мою месть?.. Ах, как мало значит жизнь! Ведь смерть искупит лишь одно его преступление. Но если этому гордецу нечего терять, кроме головы, то у меня будет целая ночь, и я заставлю его понять, что он теряет больше, чем жизнь!.. И тогда вы убьете его, командир (у нее вырвался вздох), но во что бы то ни стало сделайте так, чтобы никто не выдал ему тайну моего предательства, пусть он умрет, веря в мою любовь. Только об одном этом я прошу вас. Пусть он видит лишь меня, меня и мои ласки!