Книга Орлиная гора - Инна Живетьева

Вылез из-под стола сержант, придерживая охапку струящегося золота. Медуница чуть повела освобожденной от тяжести волос головой, застонала. Кровь толчками била из раны, капала со стола на землю. Заметался взгляд – от белесого неба к пламени надвигающегося пожара, от поднимающихся клубов дыма к лицам убийц. Князь Дин наклонился, бросил насмешливо:

– Ну, прокляни!

Испуганно отшатнулся сержант, чуть не выронил волосы.

– Мы… не проклинаем, – изо рта девушки потянулась кровавая слюна.

– Слышали? – Князь насмешливо глянул на солдат, вытер нож о разорванное платье.

– Вы уже… прокляты… – тихий выдох услышали все. – Ваш род потерял покровителя… Когда ваш враг придет… – взгляд снова метнулся к высокому небу, застыли ресницы.

Растерянное, испуганное молчание опустилось на двор. У князя дрогнули от гнева ноздри.

– Она не врала, – Митькины губы, привыкшие к молчанию, плохо слушались. – У нас нет покровителя.

Да, бой был коротким. Вряд ли кто знал, что княжич в Валтахаре выпустил одну-единственную пулю.

А волосы медуницы потом разобрали на тонкие прядки и хвалились ими перед теми, кто не участвовал в набеге. Князь Дин добился своего – теперь байки о Миллреде рассказывали с насмешкой.

Крох долго восторгался задумкой, хлопал Митьку по плечам, кричал: «Молодец у тебя отец! Учись!» Митька вежливо улыбался и старался не встречаться взглядом с отцом. Он не мог забыть фразу, сказанную, когда отряд покидал Валтахар: «Сынок, честь мундира в том и только в том, чтобы побеждать. Не забывай, ради чего все это делается, и тогда ты поймешь: решение правильное». Ветер кидал клубы дыма им вслед, и не было ничего странного в том, что Митька опустил ресницы.

Он уже и не помнил, когда первый раз отвел глаза. Может быть, через несколько дней после первого ночного разговора с отцом? Приехал князь Крох, и они втроем сидели в домике, за тем же самым столом, и снова капал свечной воск. Князь расспрашивал о короле, о настроениях в столице. Митька все ждал, когда он спросит о сыне. Но Крох не произнес имя Маркия, скорее всего, ему донесли раньше об отречении наследника. Наверняка доложили и о том, что сказал Митька Совету. Странно, что ни отец, ни князь Крох ни разу не попеняли княжичу.

– Ты был близок к Эдвину, – говорил тогда предводитель мятежников. – Он умеет убеждать. Вбил тебе в голову свои дурацкие идеи? Ладно, не отвечай. Жаль страну, король которой не понимает, в чем сила и честь мужчины. Хочет, чтобы мы тихо сидели по замкам, как мыши. Чтобы забыли вкус крови, жажду победы. Эмитрий, ты вот знаешь, что такое жажда. Поверь мне – желание победы терзает не меньше. Шакалье! Наших сыновей приходится учить этому! Дожили!

Он говорил искренне, распаляясь от своих слов. Митьке хотелось отодвинуться.

– Запомни: можно научиться виртуозно владеть шпагой, но если ты ни разу не вонзил ее в плоть врага – ты не боец. Нужно уметь убивать. Милосердие – глупое слово для трусов и лентяев. Да-да, трусов и лентяев. А еще дураков. Только они могут оставить в живых врага. Ничего, твой отец хороший солдат. Он тебя научит. Побеждать – вот что главное для мужчины. Наслаждаться победой. Желать победить. А все дурацкие байки выброси из головы.

Княжич чуть наклонил голову, Крох наверняка принял это за согласие. Но Митька не понимал, как можно находить сладость в смерти, пусть и врага. Да, он приговорил к повешению капитана Германа, но разве можно наслаждаться мучительным чувством стыда, что такие гады живут на свете? Брезгливым отвращением?

А первый убитый до сих пор вспоминается судорогой в ладони. Это случилось через несколько дней, как княжич появился в горах у Вернехолмских лесов. Выехали встретить обоз с оружием и попали в засаду. Солдат в королевском мундире выскочил на тропу сбоку от Митьки. Княжич успел разглядеть в профиль лицо, изрытое оспой. Обычный деревенский парень с пухлыми губами и коротко, по-военному, остриженными волосами. Пистолет плотно лег в руку княжичу. Вот она, настоящая грань между верностью королю и верностью роду. Нажать курок – и точка будет поставлена. Сбилось дыхание. Солдат все еще целился, по-учебному сосредоточенно и не глядя по сторонам. Выругался, облизнул по-мальчишески губы и снова припал к ружью. Новобранец. Может быть, это – первый бой для него.

Митька выстрелил. Кровь в первое мгновение была не видна на пурпуре мундира, и только когда солдат упал, плеснула на камни. Недоумевающе смотрели круглые глаза, словно убитый вот-вот спросит: «Росс-покровитель, как же это?»

«Росс-покровитель!» – эхом взмолился княжич. Вот он и на стороне мятежников. Доказал – и этот парень уже не шевельнет пухлыми губами: «…как же?» Создатель, но разве это правильно – доказывать что-то чужой кровью? Свело судорогой пальцы, и Митька чуть не выронил пистолет.

– С почином! – на тропу откуда-то сверху спрыгнул отец. – Поздравляю, наследник!

* * *

«Валтахар». Пароль к лагерю Дина. Название сожженной деревни в Миллреде. Князь из рода Орла делает вид, что ничего особенного там не произошло. И можно забыть предсмертные слова медуницы. Митька помнит даже цвет подпалин на боку мертвой собаки – желтовато-серые; точно такое же пятно светлело у нее на морде. Создатель, если бы это было единственным несогласием отца и сына!

Мятеж не оставлял права на нейтралитет. Митька хотел поверить, что князь Дин – не предатель короны, Эдвин ошибается, и благо Иллара в другом. Но смятые войной дни доказывали другое.

Не только дом в Турлине превратился в руины. Погибли и мамины сказки. Так уж получилось, что до пятнадцати лет Митька и не знал настоящего отца. Храбрый, честный, благородный воин – что еще рассказывала княгиня? Искупала ли тем вину перед нелюбимым мужем, утешала себя или хотела воспитать сына в уважении к отцу – сейчас не спросишь. Оказывается, князь Дин умеет и лгать, и предавать, и отступать, и убивать беззащитных. «Как и другие», – твердил себе Митька. Но ощущение какого-то громадного обмана не проходило.

Видит Создатель, княжич стремился быть ближе к отцу, стереть нарисованный образ и заполнить пустоту настоящим, не придуманным. Но длинные доверительные беседы, которые Митька вел с королем, с отцом не повторялись. Некогда, война. Или отцу просто неинтересно? Княжич не знал. Создатель, если бы в дни смятений выдалась хотя бы еще одна ночь, похожая на ту, которую оплакали свечи в заброшенной деревушке! Ничего сильнее не желал Митька – но некогда, некогда! А сомнения крепли, и слишком многое в памяти пропахло дымом пожарищ.

А сейчас уже поздно вести разговоры. Княжич понял окончательно: правда – не вассальная клятва и не верность короне, а та правда, ради которой имеешь право нажать на курок, – на другой стороне.

* * *

Митька вдохнул поглубже влажный лесной воздух, перебивая воспоминание о пожаре. Морось стала гуще, к вечеру наверняка снова польет дождь. С начала Яблоневого месяца еще не случилось ни одного сухого дня. А Митька так надеялся, что хотя бы сегодня растащит тучи и ночью покажутся звезды. Это хорошая примета – смотреть на Первую звезду и думать о том, кому Матерь-заступница отмеряет еще один прожитый год.