Книга Курица в полете - Екатерина Вильмонт

Как хочется вот сейчас остановить машину и накинуться нанее… А может, просто объясниться с ней по-честному, сказать — так и так, я немогу жениться, не хочу обманывать, согласна принимать меня таким — отлично, нет— очень жаль и давай расстанемся без лишних драм. Ах боже мой, зачем ты, Митяй,опять наступаешь на те же грабли? Она, конечно, согласится принимать тебятаким, но в душе все равно будет надеяться и верить, что сумеет тебя приручитьи никуда ты от нее рано или поздно не денешься… А потом она будет умирать отгоря, притворяться, что хочет покончить с собой, а то заявит, что беременна,или вовсе родит, сказав, что это будет только ее ребенок, что от меня ей ничегоне нужно… Все они такие, все жаждут захомутать мужика. Нет, Митяй, надо бежать,пока не поздно… Мне моя свобода и независимость дороже всего. Но как сладко онасопит… Как хочется ее трахнуть…

— Ой, я заснула! Простите!

А какой голос, с ума сойти.

— Да за что прощать? Ты так сладко спала, видно,действительно утомилась.

— А где это мы едем? В темноте не разберешь, это ужеЛенинский?

— Совершенно верно. Элла, говори мне «ты», меня твое«вы» как-то деморализует, я чувствую себя почти старцем…

Она улыбнулась, как ему почудилось, загадочно.

То есть она и впрямь считает меня стариком? С какой стати?

— Что ты делаешь завтра вечером? — неожиданно длясебя самого спросил он.

— Пока не знаю. А что?

— Давай завтра куда-нибудь сходим, а? В театр,например, а потом где-нибудь поужинаем, а?

— Можно, — просто и радостно ответила она.

— Хочешь, сходим на концерт Хворостовского, а?

— Туда, наверное, не попасть.

— Но ты хочешь?

— Да нет, пожалуй.

— Ты не любишь пение?

— Очень, очень люблю. Но Хворостовский…

Я умом понимаю, что у него божественный голос, что онизумительно поет, все понимаю и ценю, но.., наверное, я скажу глупость… У меняот его пения мурашки по спине не бегут… Организм не реагирует, понимаете? Это,конечно, мое субъективное ощущение…

Он изумленно взглянул на нее и затормозил.

Они приехали. Он не выдержал и спросил охрипшим голосом:

— А от меня… От меня у тебя бегут мурашки?

— Еще какие! — просто ответила она.

Но тут у него зазвонил мобильный.

— Мама? Что? Да, сейчас еду! Да, мама, понял!

Прости, Элла, отца увезли в больницу… Сердце… Я долженмчаться. Я позвоню. До свидания.

Время шло. Жизнь Эллы вошла в прежнюю колею, словно никогдав ней не было ни телевидения, ни Воронцова. Но вот по дороге с работы онакупила очередной номер «ТВ-Парка» и в субботу обнаружила в программе своюпередачу — «Рецепты моей бабушки»! Сердце забилось как сумасшедшее. Эллазаметалась, ей стало так страшно, как еще никогда в жизни. Что, если япровалюсь? Вдруг мое шоу никуда не годится? Она бегом бросилась домой ипозвонила Маше.

Но там никто не отвечал. А Машкин мобильник былзаблокирован. Наверное, забыла заплатить.

Она опять открыла журнал, словно надеясь, что на сей раз еешоу там не окажется. Но напрасно.

Черным по белому было написано: «Рецепты моей бабушки». Иболее того, справа, где анонсировались старые фильмы и новые программы, былакрохотная заметочка: «Канал открывает новую рубрику: „Рецепты моей бабушки“.Ведущая — юрист Елена Якушева». Елена! Какой идиот это писал? А впрочем, такдаже лучше — раньше времени никто из знакомых и коллег не узнает. Она еще невидела смонтированный вариант программы. Надо позвонить Пузайцеру, пустьпокажет ей, — в конце концов, она имеет право… А то сняли и забыли о ней.Ее кухню, которую она так любовно обживала, разобрали, слишком дорого стоит вОстанкине аренда. А новую, скорее всего, и не построят, шоу провалится… Какпить дать провалится!. Увидят зрители на экране такую корову и скажут: куда ты,дура, суешься на экран?

Кто-то на днях говорил, что телекамера очень полнит, мол, втелевизоре каждой женщине, считай, прибавляется восемь кило… Ужас!

Словом, она была в панике. Металась по квартире и врезультате затеяла разборку шкафов на кухне. За последнее время там черт знаетчто образовалось. Вот, если мне заплатят на телевидении, как обещали, надобудет сделать ремонт, хотя бы косметический. И купить новый холодильник, а тоэтот уже никуда не годится. В наше время просто смешно размораживатьхолодильник. А какой шикарный холодильник на кухне у Воронцова — огромный,серебристый… Нет, об этом вспоминать нельзя! Это табу! Машка поняла, молчит, нио чем не спрашивает. Но тут она сама позвонила, и голос у нее звенел отрадости:

— Элка, ты сидишь или стоишь?

— Сижу, а что случилось?

— Элка, тогда ляг, а то со стула свалишься!

— Машка, не тяни!

Маша понизила голос:

— Элка, я беременна!

— Нет, правда?

— Правда, правда, истинная правда! Тест подтвердил! Ябуду рожать! Мама в восторге! Можешь себе представить!

— Машка, от кого?

— Ты легла? От Пузайцера!

— Машка, кончай шутить!

— Какие шутки! У меня, кроме него, в последнее времяникого и не было.

— Но я ничего не заметила.

— А что ты вообще в последнее время замечала?

— Когда ж вы успели?

— Долго ли умеючи?

— Но у него же и так двое детей!

— А при чем тут он? Он свое дело сделал! Между прочим,имей в виду, если ты ему хоть словечко ляпнешь, хоть намекнешь, я с тобойрассорюсь навсегда! Я хочу ребенка, а этот тип мне совершенно не нужен!

— Так ты что.., сознательно.., хотела ребенка именно отПузайцера?

— Да нет, просто был такой момент, когда я захотелаПузайцера. И легко этого добилась.

И вдруг такой подарок! А что, у него ведь хорошая морда, онтрехжильный, детки симпатичные такие, я фотки видела, так что наследственностьвполне приличная… А главное — получилось! И мама счастлива. Можешь себепредставить, она пошла в поликлинику, обследовалась и сказала: «Я теперь могу счистой совестью советовать тебе рожать без мужа! Я успею его вырастить!»

— Скажи маме, что я ее обожаю! И буду помогать тебетоже чем смогу. Это будет мой двоюродный ребенок, ты согласна?

— Помощь принимаю от всех, у кого добрые намерения! Ноот Пузайцера ничего не хочу, и меньше всего хочу, чтобы ребенок носил фамилиюПузайцер! Элка, ну скажи, разве не здорово?

Элла рассмеялась: