Книга Миссия доброй воли - Роман Караваев

– Все потолки и стены останутся в прежнем состоянии, ни капли краски на них не попадет, – произнес он. – Ххешуш уже умеет пользоваться световым пером. Его картины зафиксирует проектор, и мы наложим их на любую поверхность в виде голограмм. Одно прикосновение к прибору, и они исчезнут... то есть исчезнут со стен, но сохранятся в записи и, если угодно, на особой пленке. Нам не потребуются никакие разрешения.

– В самом деле... – пробормотал несколько ошарашенный Хурцилава. – Я почему-то решил, что это будут фрески... фрески, мозаичные панно, роспись по напыленной на стены основе...

– Техника живописи шагнула вперед, – с важным видом поведал Эрик. – Если вы, шеф, не против, я начну собирать предложения.

– В порядке старшинства, я первый, – тут же откликнулся Петрович, устремив мечтательный взор в потолок. – Хочу портрет! Большой! Чтобы мы с его величеством харши’ххе стояли в обнимку на священной шкуре, держа в руках фляжки с «Аннигиляцией»! В верхнем холле, в полный рост!

– Для Ххешуша это опасный сюжет, лучше я сам изображу тебя с владыкой и фляжками, – пообещал Эрик. – Но в холле такое не вывесишь, это политически неверный ход – могут заподозрить в оскорблении величества. – Сделав паузу, он спросил: – Ну, какие еще идеи?

– Мне вспоминаются рисунки книхов, которые ты нам показывал, – оживился Марсель Пак. – Мне кажется, в самый раз для верхнего вестибюля. Зал овальный, и я представляю, как по всему периметру мчатся книхи, а за ними – бескрайняя степь с зеленой травой, голубое небо, солнце и облака, облака...

– Да вы поэт, доктор, – сказал Хурцилава, одобрительно кивая. – Книхи – это хорошо... книхи, травка, солнце, облака, и никакой политики... Я согласен. Везите, Эрик, своего живописца.

* * *

Большие диваны из верхнего холла робот-паук перетащил в коридор, стены затянула матовая голографическая мгла, скрывшая прежнюю картину морской охоты. Помещение опустело, лишь в центре торчал столик с приборами и объемистой бутылью кхашаша – на тот случай, если художник пожелает освежиться. Ххешуш, одетый в новую хламиду, разглядывал зал с таким выражением, будто не мог поверить в свое счастье: эти высокие ровные стены, этот взметнувшийся ввысь потолок – все принадлежало ему, все станет полем для картины, миром, который он придумает. И чудесные инструменты на столе тоже были для него, и чистая одежда, и комната, в которой его поселили, и шкаф, набитый красками, карандашами и альбомами... Наверное, мысли Ххешуша неслись вскачь, словно книхи на будущей картине, или просто сделались книхами, нетерпеливо ожидая, когда он выпустит их на стены, в зеленую степь под утренним солнцем.

Эрик привез его в миссию еще до полудня, пару часов водил по залам и коридорам, знакомил с людьми и Цезарем. С двуногими проблем не возникло, а вот пес долго обнюхивал Ххешуша, косился на него темным глазом и порыкивал с угрозой – мол, веди себя, хаптор, прилично и не забудь, что пасть у меня побольше твоей. Ххешуша также представили Шихерен’бауху и его охранникам, но те отнеслись к новому обитателю миссии без интереса и удивления – для них он был презренным шуг’нихари, нанятым ашинге. Ясно, почему: ни один хаптор, даже беднейший пасеша, к ним в услужение не пойдет, для этого годятся лишь отверженные да потаскухи.

Закончив с этими делами, Эрик с Ххешушем поднялись в верхний зал, чтобы обсудить творческие планы. Например, такой: будут ли на картине только книхи или добавить к животным еще и всадников?.. И если добавлять, то в каком виде – в доспехах, в современном одеянии или голыми?.. Ххешушу очень хотелось изобразить воинов в броне, а Эрик, вспоминая Петрова-Водкина и его «Купание красного коня», стоял за обнаженную натуру. Наконец решили, что лучше обойтись без всадников, подчеркнув тем самым, что книхи – звери вольные и мчатся по степи куда хотят. Что же до конных воинов, то это сюжет другой картины, подходящей более для коридора, где можно вытянуть изображение в длину. Там Ххешуш хотел представить целый отряд, что возвращается с поля битвы: бойцы в порубленных шлемах и латах, израненные, окровавленные, везущие трофеи и тела погибших.

Наконец он взялся за палитру с перьями и единым взмахом нарисовал в воздухе контур скачущего книха. Верховое животное хапторов было крупнее лошади, но уступало ей изяществом: страшноватая морда с парой бивней, широкий мощный круп, ноги длинные, но толстоватые, шерсть кое-где свисает клочьями. Но кних Ххешуша являл образец благородства и грации, и Эрик, глядя на него, не мог сказать, как это получилось. Конечно, он видел, что ноги стали тоньше, а шея длиннее, что телесное, тяжелое, массивное сделалось воздушным, почти эфемерным, что кних не скачет, а как бы парит, – он видел все это, но поражался таланту художника, равно загадочному для землян, для хапторов, для прочих рас, сколько их есть во Вселенной. Тайну гениальности не смог раскрыть никто. Создать роботов, добраться до звезд и продлить жизнь оказалось легче.

– Ты рисуешь теперь гораздо лучше, – сказал Эрик. – Я бы так не сумел.

В ответ послышалось невнятное ворчание – Ххешуш трудился над мордой книха. Кажется, он хотел передать несвойственное зверю выражение – радость от беспредельной свободы и стремительного бега.

Эрик потихоньку удалился. Он побрел во внутренний дворик, размышляя над тем, что все разумные создания в Галактике взаимосвязаны, все, инстинктивно или сознательно, влияют друг на друга, и даже причиняя зло или то, что кажется злом, взращивают нечто новое, небывалое, чудесное. Он сам был тому примером – он, потомок фаата, захотевших вывести расу рабов, учинивших жестокость над Абигайль Макнил. Где они, эти насильники? Исчезли за Провалом, а кровь их, если вспомнить славных предков, послужила Земной Федерации – и послужила хорошо!

Другой пример – лоона эо. Конечно, они нуждались в Защитниках, но почему бы им не заключить контракт с определенной расой, пользуясь услугами существ, давно знакомых и понятных, а прочих держать на расстоянии? Это выглядело логично, и все же лоона эо меняли Защитников через несколько тысячелетий: сейчас – земляне, прежде – дроми, еще раньше – хапторы, а до хапторов, несомненно, были другие народы, другие племена, о коих даже легенд не осталось. Эти перемены как бы отсчитывали в Галактике череду эпох, порождавших все новые и новые космические расы; неофиты еще хранили память о союзе с лоона эо, ревновали и пытались мстить их новым избранникам, а более древние, более зрелые существа уже не играли в столь примитивные игры. Эти, возможно, уже забыли, кто стоял у колыбели их цивилизации, кто принес в их мир контурный привод и Портулан Даскинов, кто открыл им дорогу к звездам... Возможно, они считали себя такими же древними и мудрыми, как лоона эо, или все-таки помнили о былом партнерстве с ними и были благодарны им за науку. Среди земных философов, ксенологов и космистов бытовала теория, что перебор Защитников – цивилизационный проект, который тянется уже двадцать или тридцать тысяч лет. Это казалось очевидным; спорили же о том, сами ли лоона эо додумались до столь масштабной акции или приняли эстафету от даскинов.

Теперь вот Ххешуш... При мысли о нем на сердце у Эрика теплело. Он не считал себя наставником, понимая, что дар Ххешуша слишком велик, что хаптору не нужны учителя, только среда, в которой могли бы раскрыться его таланты. Ххешуш был из тех самородков-гениев, которые либо гибнут в безвестности, либо так влияют на представления своей эпохи, что мир после них заметно меняется. Быть причастным к его судьбе, пусть даже в скромной роли агента влияния, – большая удача!