Книга Ликвидация - Дмитрий Николаевич Дашко

лишь бы покрепче.

– Добудем, – опередил меня Леонов.

Он улыбался во все свои тридцать два зуба.

Кольцов был не первым представителем «масс-медиа», с которым мне приходилось иметь дело, но короткий разговор показал, что я нарвался на матёрого зубра, и возраст – что-то около двадцати с хвостиком – тому не помеха.

Похоже, первоначально Кольцов был настроен по отношению ко мне довольно скептично, явно не верил во все те «подвиги», что я успел натворить в должности начмила Рудановска, но постепенно скепсис его развеивался, и он уже начинал смотреть в мою сторону с явной симпатией.

Разумеется, я старался не выдавать ему секретов оперативной работы, по возможности пользовался туманными формулировками, однако Михаил быстро оценил масштаб проделанной работы.

– Товарищ Быстров, у меня просто нет слов. За короткое время вы сделали так много, что тут не очерк писать надо, а целую книгу! – По его возбуждённому взгляду я понял, что журналист вдохновился.

– Рановато, – засмеялся я. – Ещё не заслужил. К тому же короткая форма сейчас важней.

– В каком смысле? – не понял он.

– Да в таком. Я хочу с вашей помощью организовать широкую общественную дискуссию.

– Даже так? – гость из столицы был заинтригован по самое «не могу». – На какую тему?

– Профессиональную. Речь пойдёт о тех людях, которые могут помочь милиции и уголовному розыску, но мы зачем-то сами отталкиваем их от себя.

Видя его непонимающий взгляд, я пояснил:

– Давайте поговорим о «старой гвардии» – тех, кто честно ловил преступников в дореволюционные времена. Мы не имеем права терять такие кадры.

И я начал излагать свои мысли, подкрепляя их фактами из собственных расследований. Вспомнил ту неоценимую помощь, которую нам оказали Константин Генрихович Лаубе и его великолепный Гром, рассказал о вкладе в поимку всякой сволочи Аркадия Ильича Зимина, о том, как тот готовит себе смену.

– Но ведь не все спецы такие, – заметил Кольцов. – Среди них наверняка хватает врагов советской власти. Взять их на работу в милицию – простите, всё равно, что пустить козла в огород.

– Многие из этих «врагов» на самом деле обижены властью, скажу больше – они имеют все основания на то, чтобы обижаться. Но времена скоропалительных решений прошли, не обязательно горячо рубить шашкой направо и налево, надо вдумчиво подходить к каждому случаю. И где-то даже извиниться перед людьми за допущенные ошибки.

– Вы это серьёзно?

– Конечно. Способность признавать собственную неправоту и вести регулярную работу по исправлению ошибок сделает власть крепче и справедливей. Мы заранее отсеиваем спецов, выгоняем их со службы, сокращаем, а взамен порой принимаем тех, кому здесь не место. Наверное, стоит серьёзно заняться этим вопросом.

– Вы затрагиваете очень большой пласт, – заметил Кольцов.

– Да. И делаю это совершенно сознательно. Знаете, есть ситуации, про которые говорят – не могу молчать. Это такой случай.

– Знаете, а ведь я с вами соглашусь, – кивнул Кольцов. – По работе мне приходилось сталкиваться с разными вещами, включая огромную несправедливость. Наш долг – исправить это, пока не поздно. Так что я буду готовить не просто очерк, а целую серию. Думаю, редактор пойдёт мне навстречу. Но, – он лукаво улыбнулся, – идея написать о вас книгу меня не оставила. Так что впереди у нас будут ещё встречи. Тем более, вы ведь тоже уезжаете в Москву.

– Уезжаю, – подтвердил я.

– Тогда до вас будет проще добраться, – заключил Кольцов.

Я слышал про него разное. Многие клеймили его чуть ли не как главного пропагандиста своего времени, но как раз в таком качестве он и был мне нужен. Кто сказал, что пропаганда – это всегда плохо?

Расстались мы весьма довольные друг другом.

Судебное заседание по преступлениям Семёнова и Шубина было назначено на тот же день, в который я купил билет на поезд из столицы нашей губернии в столицу республики.

Сначала я зашёл поговорить и попрощаться со своими из губрозыска, встретил Смушко и хорошо поговорил с ним, узнал, всё ли благополучно с его племянником. Оказывается, тот уже уехал домой, переполненный впечатлениями и желанием перевестись к нам на службу.

Так и бывает: был человек как человек, а потом вдруг стал ментом, усмехнулся я про себя.

Посидели и выдули целый чайник крепкого чайку с Гибером, Полундрой и Чалым, повспоминали наше славное прошлое и помечтали о не менее славном будущем.

За приятным разговором я не сразу сообразил, что опаздываю на заседание, поэтому когда спохватился, то почти побежал.

Дело двух уродов было из числа таких, что в моё время называли «резонансными». Слушалось оно в здании губернского драмтеатра. Несмотря на большое помещение, все желающие попасть внутрь не смогли, и поэтому возле здания ошивалось довольно много публики, за которой следил чоновец в лихо заломленной будёновке.

Он и меня-то не сразу пустил.

Даже за дверями народа хватало, и я с трудом протиснулся через толпу, краем глаза отметив странную картину: мерзавца Семёнова сопровождали к выходу двое милиционеров с примкнутыми к винтовкам штыками. Они прошли почти вплотную ко мне.

– Я – начмил Рудановска, брал этого гада. Что здесь происходит? – наехал я на одного из конвоиров.

– В нужник попросился. Говорит, от волнения животом замаялся, – спокойно пояснил тот.

Я кивнул, но через секунду опомнился. Твою ж дивизию! Под таким понятным и обыденным предлогом Семёнов сбежал у меня из отделения, потом пришлось снова его ловить. Что, если он решил снова выкинуть старый трюк?

Я резко развернулся и, работая руками, погрёб к дверям. Вслед шипели, ругались, награждали тычками и пинками, давили на ноги, но я упорно двигался к выходу.

Но… не успел.

Почти сразу я наткнулся на сбитых с ног конвоиров. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стоял чоновец. У него было потерянное лицо, он не понимал, что надо делать: Семёнов убегал от нас в толпу, а стрелять отсюда не представлялось возможным: поневоле зацепишь кого-то из мирняка.

Ещё несколько секунд, и гадёныш скроется из виду.

– Дай винтовку! – Я выдернул из рук чоновца оружие, вскинул и взял спину Семёнова на мушку.

И в ту же секунду полная высокая женщина заслонила его от меня. Я даже застонал с досады. Сейчас я как никто понимал Жеглова, на глазах которого уходил бандит.

И почти сразу пришло осознание того, что надо сделать.

– Публика, ложись! – заорал я что было сил.

Крик подействовал. Видимо, народ попался привычный к такого рода вещам. Мужики вообще в подавляющем большинстве служили и привыкли исполнять команды.

Люди стали падать на землю, кто где был.

И только Семёнов отчаянно удирал.

– Врёшь, сука! Не уйдёшь! – Я нажал на спусковой