Книга Неизведанные земли. Колумб - Фелипе Фернандес-Арместо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя одного этого было достаточно, чтобы обогатить любого человека или семью – суммы денег, которыми Колумб жонглировал в своем воображении, поистине фантастичны. Нереалистичные денежные амбиции – третья важная тема документа. Колумб предусматривал, что побочные ветви его семьи сколотят многомиллионные состояния, обеспечат средствами бедных родственников, будут щедро жертвовать на благотворительность и копить деньги на давно обещанную кампанию по освобождению Иерусалима. Эту эзотерическую отсылку к тысячелетнему городу, возможно, следует рассматривать в сочетании с четвертой темой – загадочной подписью Колумба, которую было приказано использовать всем его прямым наследникам. Впервые она появилась в документе 1494 года и постепенно вытеснила другие формы автографа. Она составлена в три столбца и три строки: первая строка в центральной колонке содержала заглавную букву S, окруженную точками по бокам; во второй строке были буквы S, A и S, разделенные точками, по одной в каждой колонке; в третьей строке были буквы X, M и греческая буква Y, распределенные аналогично, но без точек. Под всем этим его наследники должны были писать el Almirante (адмирал), без дальнейших пояснений. Значение странной подписи остается совершенно непонятным. Исследователь Ален Милу недавно предположил, что расположение символов должно соответствовать изображениям в традиционной иконографии коронования Богоматери, где три буквы S представляют три лица Святой Троицы («Sanctus, Sanctus, Sanctus» в литургической традиции), помещенные вокруг короны Богоматери. X и Y означают святого Христофора и святого Иоанна Крестителя соответственно, они вместе с Девой Марией – «носители» Христа для всего мира или за него. Христофор, покровитель самого Колумба, носил Христа на своих плечах, Мария носила Его в своем чреве, а Креститель носил Его в форме Божественного Логоса в своих устах, в словах, которые он произносил, чтобы подготовить Его путь. Последняя роль была аналогична той, которую позже Колумб приписывал себе как «посланнику новых небес» и провозвестнику Евангелия в новом мире[294]. Колумб, каламбуря со своим христианским именем, обычно называл себя Christo ferens – «носитель Христа», ему не чуждо было воображать себя в обществе святых. Если такая интерпретация верна, она не обязательно исключает другие возможные прочтения подписи, которая вполне могла быть разработана таким образом, чтобы быть понятной на различных уровнях[295]. Колумб посвятил путешествие, которое ему предстояло совершить в мае 1498 года, Святой Троице. Вместе с жестким и даже агрессивным поведением, которое он усвоил в то время, стремление Колумба увековечить использование мистической подписи служит убедительным свидетельством растущего отвращения, вызванного разочарованием, к мирским показателям успеха. Его интересы смещались в сторону возможности христианизации новых людей, появившейся благодаря открытиям, а также в сторону потенциального возвышения его роли, как назначенного Провидением исполнителя пророчества.
Однако это размышление должно быть сопоставлено с ограниченным видением будущего Вест-Индии, изложенным в завещании. Конечно, это был неподходящий контекст для подробного изложения планов Колумба относительно основанной им колонии. Примечательно, что в документе были предусмотрены только три небольших религиозных фонда, при этом они включали существенное материальное обеспечение для членов фамилии Колумба, но очень скромные ассигнования на то, чтобы поставить христианизацию Нового Света на прочную доктринальную основу. Общие ассигнования были скудными по сравнению с суммами, завещанными для прославления потомков Колумба, а одной из главных целей, которой должно было быть посвящено предполагаемое основание Колумбом церкви Санта-Мария-де-ла-Консепсьон, была демонстрация условий завещания в качестве вечного памятника и, как следствие, вечного предостережения его наследникам. Более того, документ предусматривал направление десятой части на обогащение брата Колумба, Бартоломе, и его наследников до накопления значительного состояния. Благочестие Колумба, если и ощущалось в его сердце, очевидно, не должно было сказываться на кармане. Этот парадокс никогда не был замечен и, может быть, никогда не будет разрешен. Возможно, практическая благотворительность и возведение церквей легко забываются или упускаются из виду теми, чья религиозность имеет выраженный мистический привкус.
Наконец, в завещании затрагиваются две темы, которые, возможно, были связаны в сознании Колумба: гордость за свое генуэзское происхождение и скрытое недовольство своими испанскими сюзеренами. О первом свидетельствуют неоднократные заявления Колумба о своем происхождении, его похвалы Генуе и генуэзскому государственному банку, а также желание навсегда сохранить дом в Генуе как наследственное имущество. Заявленное Колумбом ожидание того, что Генуя поможет его фамилии в будущем, возможно, было рассчитано на то, чтобы вызвать у монархов диссонанс с его заверениями в том, что он прибыл из Генуи, чтобы служить им. Подразумевалось, что все может повернуться по-другому и его услуги, если они будут неадекватно оценены в Испании, могут быть предложены родному городу.
Упрек адмирала монархам за то, что они медлили с принятием его планов, раскрывает нотку горечи, впоследствии совершенно отчетливую в его отношении к покровителям: «Клянусь всемогущим Богом, именно Их Высочества дали мне средства и право завоевать это майоратное имение, хотя, когда я прибыл в королевства и предложил им это предприятие, они долгое время не давали мне средств для его осуществления». Его настойчивые заявления, что «они продолжали оказывать мне милости и значительно увеличили их», явно неискренни: Колумб не благодарит за оказанные милости, а добивается большего. Попытки посыпать головы монархов библейскими «горящими угольями», то есть устыдить их, благодаря за невыполненные обещания, станут основной формой обращений Колумба к Фердинанду и Изабелле.
Два года, проведенные Колумбом в Испании, также дали ему время улучшить знания в космографии и узнать о последних достижениях в ней. Он послал в Англию за информацией о пересечении Северной Атлантики Джоном Кэботом в 1496 году, а также за книгами и картами, чтобы пополнить знания[296]. Он, похоже, также вернулся к давним любимцам, включая Пьера д’Альи, Плиния, Пия II и Марко Поло: его заметки на их трудах с того времени стали увереннее, резче и систематизированнее, чем раньше, хотя в целом не более убедительны. Необходимость защищать, вопреки аргументам ученых, свои теории о малости мира и доступности Азии продолжала поглощать много энергии. Похоже, он усовершенствовал свои аргументы и собрал в их поддержку