Книга Григорий Котовский. Загадка жизни и смерти - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так-так-так-так-так-так-так-так… вот тебе и вальс Сибелиуса!..
Кто-то «занимается» по нас пулеметом – вдоль улицы.
Неужели большевики в конце села? Я не успел сообразить этого, как шрапнель разорвалась над домом, где поместился штаб. В ту же минуту высыпали оттуда и стали кричать, сзывать всех, кто под рукой. Я бросился через какие-то ворота в поле. Со мной несколько человек, в том числе Алеша. С других сторон тоже бежали люди. Сейчас же на огородах образовалась беспорядочная цепь. Это было нечто скифское. Все вопили, стреляли куда-то в пространство.
Никаких организованных звеньев не было. Вообще, ничего не было. Ни командиров, ни подчиненных. Все командовали, т. е. все вопили и в общем стихийно двигались вперед. Кажется, нас обстреливали, даже наверное. Несколько пулеметов трещало. Но это не производило никакого впечатления. Бежали, останавливались. Ложились, опять бежали. Наконец, отошли довольно далеко от деревни. Кто-то и к нам притащил пулемет… С нашей стороны беспорядочная пальба не прекращается. Но она достигает апогея, когда появляется большевистская кавалерия на горизонте. Некоторые теряют головы.
Престарелые полковники командуют:
– Прицел три тысячи!.. По наступающей кавалерии!..
И дают залпы на три тысячи шагов. По наступающей кавалерии, которая вовсе не наступает, по-моему, а движется шагом. Я понимаю, что это бессмыслица, у нас мало патронов, но ничего не могу сделать в этом дьявольском шуме, – голоса не хватает. Подзываю Алешу, приказываю ему взять командование над ближайшими, прекратить пальбу и сохранить патроны на случай действительной атаки кавалерии. Его металлический голос начинает звенеть в этом смысле. Кто-то протестует, возмущается, кричит, что кавалерия нас обходит.
Обходящая кавалерия на самом деле оказывается нашей кавалерией. Она выезжает справа, имея, по-видимому, желание атаковать неприятельскую. Но почему-то это не происходит. В это время за нашими спинами начинают работать наши орудия. Неприятельская кавалерия явственно отходит, вытягивается гуськом на дороге вдоль фронта.
Удачная шрапнель заставляет их прибавить ходу. Они уходят вскачь.
Мы победили. В это время справа что-то происходит. Там начинают кричать ура, и потом это ура перекатывается по всем цепям, доходит до нас, мы тоже кричим ура и перебрасываем его следующим цепям влево. Затем приходит и объяснение. Начальник штаба объявил, что мы вошли в соприкосновение с войсками ген. Бредова. Хотя войска генерала Бредова были в это время не ближе ста верст, но все этому поверили….
И все это повторилось снова. Через два часа большевики опять напали на нас. И мы снова защищались. Те же цепи, те же крики, тот же беспорядок. Но на этот раз было хуже. Сильно крыли гранатами. Сверкнет ярким желтым пламенем, а затем густой взрыв дыма…
Цепи сблизились шагов на двести. Но чувствуется, что мы не сдадим. Я выпустил несколько обойм, когда они побежали. Мы скифски их преследовали, вопили, размахивали винтовками. Они поспешно отходили по почерневшим полям – снег стаял в этот день.
Штаб. Совещание. Дело плохо. Противника отогнали, но патронов нет. Пальба на три тысячи шагов залпами сказалась…
Броневик «Россия», на котором наше единственное орудие, надо бросить – нет бензина. В сущности мы безоружны.
Идем вот уже несколько суток без отдыха, почти без пищи.
Решено пробиваться еще раз в Румынию хотя бы силой…
Алеша ранен. Поручик Р. убит. Еще несколько человек ранены в нашем отряде; остальные, слава богу, целы. Вообще же потери в этом бою насчитывают около четырехсот человек.
Из штаба приходит приказание бросить все вещи».
Шульгин также описал, как румыны ограбили русских офицеров и беженцев перед тем, как отправить их обратно за Днестр, так и не пропустив в Бессарабию: «Когда наступил вечер, румыны развернули свою настоящую природу. Они приступили к нам с требованием отдать или менять то, что у нас было, т. е. попросту стали грабить. Сопротивляться было бесполезно. Один толстый полковник пробовал устроить скандал, вырвался, но его схватили, побили и отняли все, что хотели. Брали все, что можно. У одних взяли сапоги, дав лапти, у других взяли штаны, у третьих френчи, не говоря о всевозможных мелочах, как-то: часы, портсигары, кошельки, деньги, кроме «колокольчиков». Разумеется, поснимали кольца с рук. Словом, произошел форменный грабеж». Шульгину еще повезло – с него сняли только обручальные кольца, а одно кольцо, самое для не го дорогое, ему даже оставили.
Этот эпизод шульгинских мемуаров спародировали в финале «Золотого теленка» Ильф и Петров, когда Бендера, выдающего себя за бежавшего от большевиков профессора, грабят румынские пограничники, в том числе сдирая кольца с пальцев, а затем выбрасывают на днестровский лед в одном сапоге, но зато с чудом сохраненным великим комбинатором орденом Золотого Руна.
Описал Шульгин и появление парламентеров Котовского:
«Вдруг на лужайке появляются два всадника. Они приближаются, направляясь прямо к нам. Они без оружия.
Подъехав, они останавливаются и глазами кого-то ищут.
– Де тут полковник Стесселев?
Стессель ответил своим характерным басом, чуть хриплым, как будто с одышкой.
– Это я. Что вам?
Это были по виду как будто унтер-офицеры, но без погон.
Один из них начал так:
– Ну что ж, товарищ полковник… Надо кончать… Зачем вы против нас цепи выслали?… Так шо вы в таком положении, что мы с вами драться не желаем…
– Да кто вы такие?
– Мы те самые, с которыми вы позавчера бой вели… дивизии товарища Котовского… Товарищ Котовский нас прислал, чтобы, значит, кончать…
Тут он повернулся ко всем нам, к толпе.
– Если которые господа офицеры опасаются, что им что будет, то пусть не опасаются. Потому товарищ Котовский не приказал… и вещей отбирать тоже не будут… И ежели при господах офицерах которые дамочки есть, то тоже пусть не опасаются… Ничего им не будет… Приказал товарищ Котовский сказать, чтоб все до нас шли и чтобы не опасались.
В это время кто-то из толпы, кажется, единственная сестра милосердия, которая была с нами, спросила:
– Да кто вы такие?
– Мы? Мы – большевики!
– Так как же, если вы большевики… как же вы обещаете то, другое… а вчера кто убивал?., кто резал?., кто отнимал?
– Мы? Нет, мы не обижали!..
– Как не обижали? Вы же коммунисты?
– Какие мы коммунисты! Мы большевики, а не коммунисты!.. Мы с коммунистами сами борьбу ведем… Вот, к примеру сказать, господа офицеры… разве среди вас все хорошие люди?.. Есть которые хорошие, а есть… сами знаете… Так и у нас – коммунисты… Сволочь коммунисты!..
В нашей толпе произошло заметное волнение. Эти слова производили впечатление. Делегаты Котовского, очевидно, это поняли.
– Вот, господа офицеры, тут наш штаб недалеко… И ваш полковник Мамонтов там. Вчера его взяли… Кто к нам – пожалуйста… Всем хорошо будет. Кто хочет к нам на службу – принимаем. А кто не хочет – так себе пусть идет домой… А не желаете, ну тогда – драться будем…»
Большинство военнослужащих и беженцев сдалось. Остались только 52 человека во главе со Стесселем и Шульгиным. Александр Анатольевич Стессель в конце концов добрался до отступавшего в Польшу отряда генерала Бредова, а Шульгин – во врангелевский Крым. Часть беженцев, имевших польское или румынское гражданство, а также несовершеннолетние дети, в том числе кадеты, были оставлены в Румынии. Шульгину также пришлось вести группу из 30 человек, которые хотели сдаться Котовскому. Он честно довел их до штаба комбрига, а потом продолжил свою одиссею. О бойцах Котовского Василий Витальевич отозвался с похвалой: «Вот идет какая-то конная часть. Очевидно, эскадрон дивизии Котовского. Очень приличный внешний вид. Хорошие лошади, седла, амуниция – все в порядке. Если бы они носили погоны, это напоминало бы старую русскую армию».
Шульгин также передает свой разговор с одним из командиров-котовцев, у которого он выменял штатское пальто на свою офицерскую бекешу:
«Как мы все довольны, что товарищ Котовский прекратил это безобразие…
– Какое безобразие? Расстрелы?
– Да… Мы все этому рады. В бою, это дело другое. Вот мы несколько дней назад с вами дрались… еще вы адъютанта Котовского убили… Ну бой так бой. Ну кончили, а расстреливать пленных – это безобразие…
– Котовский хороший человек?
– Очень хороший… И он строго-настрого приказал… И грабить не разрешает… Меняться – это можно… У меня хорошее пальто, приличное.
