Книга Другие грабли. Том 2 - Сергей Сергеевич Мусаниф

узнать интересующие вас подробности?

— Это для начала.

Профессор развел руками.

— Три года, — сказал он. — И я не могу гарантировать, что мы получим необходимую глубину проникновения. Или высоту, если речь идет о том, чтобы изучать будущее.

— Боюсь, что Чапай не готов ждать так долго.

— Но ведь у нас нет выбора, — сказал профессор.

— Значит, должен существовать другой способ, — сказал я. — Пусть мы его пока и не видим.

Профессор развел руками.

— Все это были общие соображения, — сказал он. — Но, возможно, в текущей ситуации есть еще один фактор, который мы до сих пор не учитывали. Возможно, через понимание природы этого фактора мы найдем и тот самый другой способ.

— Любопытно, — сказал я. — И что же это за фактор?

— Вы.

Я вздохнул.

Пока он не перешел к конкретике, все звучало гораздо более многообещающе.

— Как я понимаю, от вас пытаются избавиться не только наши бывшие кураторы, но и другие конкурирующие с ними организации, — сказал профессор. — Я, конечно, не специалист, но, по-моему, устроенная на вас охота беспрецедентна.

Он посмотрел на Петруху. Петруха кивнул.

— На моей практике такого не случалось, — подтвердил он. — Да и в архивах не упоминалось ни единого случая, чтобы на одного провальня ополчилось сразу столько… конкурирующих организаций.

— У меня нет ни малейшего представления, почему это происходит, — сказал я. — Они только утверждают, что я — дестабилизирующий элемент и агент хаоса.

— Да, мне это известно, — сказал профессор. — Но почему именно вы?

— Откуда мне знать? Хаос мне даже соответствующее удостоверение агента не выдал, не говоря уже о том, чтобы цели и задачи объяснить.

— Ответ на этот вопрос, скорее всего, лежит в вашем прошлом, — сказал проф. — Которое является нашим недалеким будущим, как я понимаю. Напомните, пожалуйста, из какого вы года?

— Из две тысячи девятнадцатого, — в очередной раз сказал я.

— И как вы умерли?

— Никак.

— То есть, вы не помните?

— То есть, я не умирал, — сказал я. — Вы что, мое личное дело не читали, что ли?

А как же тот талмуд, который мне вручил майор Сашка и на заполнение которого я потратил несколько свободных вечеров? Я же там все подробно описывал, хотя местами и не слишком правдиво.

— Не читал, — сказал Петруха. — После того инцидента с Шубиным мы с майором твое личное дело из архива изъяли и уничтожили.

Столько трудов и все зря…

— Генерал-то хоть в курсе был?

— Он и распорядился, — сказал Петруха.

Ну да, «инцидент» мог бы наделать немало шума в узких информированных кругах, так что отдел Х предпочел спрятать все концы в воду и исключить любые улики, свидетельствующие о его причастности.

— Значит, вы не умерли, — задумчиво потянул профессор. — Сколько вам было лет на момент переноса?

— Как и сейчас, — сказал я.

— То есть, из тридцати в тридцать? Ведь вам около тридцати, я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

— Хм…

— Ваше «хм» не слишком информативно.

— Существует теория, согласно которой сознание спонтанного провальня во время хронопереноса стремится найти наиболее комфортные для себя условия, — сказал профессор. — А поскольку большинство людей испытывали наибольший комфорт в собственном детстве, когда на них не давила свойственная для взрослого человека ответственность, то в результате они оказываются в своих собственных детских телах. Меньшая часть, в основном, это люди преклонного возраста, возвращаются в свою юность или молодость, скажем, в промежуток от семнадцати до двадцати двух-двадцати трех лет. Мизерная часть, в основном, это дети, стремящиеся быстрее повзрослеть, занимают тела постарше, но судьба их незавидна, ибо они не обладают необходимым жизненным опытом, и первое же столкновение с реальностью часто становится для них фатальным. Так что возраст, причем в меньшую сторону, изменяется почти всегда, ибо на этом свете не так уж много людей, которые могут заявить, что им комфортно именно здесь и сейчас. Видимо, вы и есть такой очень редкий человек.

— То есть, согласно этой теории, носитель в прошлом выбирается не случайно, а зависит от воли конкретного человека?

— Здесь все несколько сложнее, — профессор потер подбородок. — Я бы сказал, не от воли, а от устремлений этого человека, зачастую скрытых и для него самого. Скажем, люди, испытывающие… определенные проблемы, вполне могут оказаться внутри носителя противоположного пола.

— Мальчик в девочке, — сказал Петруха. — Хотя, скорее, мужчина в девочке. Было несколько таких случаев, но это… скажем, очень нездоровая ситуация, обычно связанная с глубокими личностными проблемами.

— А наоборот было? — спросил я.

— По пальцам можно пересчитать, причем и одной руки хватит.

— Значит, вам тридцать и вы выбрали носителя, максимально похожего на вас, — сказал профессор.

Не максимально похожего, подумал я.

Это ведь я и есть, и фотография моя, и та же фамилия в паспорте. Раньше я об этом помалкивал, но теперь, возможно, от этой информации зависело слишком многое.

Судьба человечества, черт побери, как бы пафосно это ни звучало.

И, видимо, пришло время раскрыть карты.

Глава 44

— Не совсем так, — сказал я.

— То есть?

Колокольцев посмотрел на Петруху. Петруха посмотрел на Колокольцева.

Я улыбнулся им обоим.

— Насколько я знаю, науке известны и случаи, когда переносится не только сознание, а сам человек, так сказать, во плоти, — сказал я. — И я как раз такой случай.

— Немыслимо, — сказал Колокольцев. — И как давно это произошло?

— Да в восемьдесят девятом же, — сказал я. — Остальная часть истории остается без изменений.

— Но это невозможно, — заметил Петруха. — Как ты легализовался? Откуда взял документы, квартиру, предысторию, наконец?

— Думал, вы мне это объясните, — сказал я. — Вы же эксперты.

— У тебя был настоящий паспорт с твоей фотографией, — сказал Петруха. — Я его в руках держал, и он не был поддельным. Совершенно точно не был.

— Потому что я его не подделывал.

— Где же тогда ты его взял?

— В кармане нашел, — сказал я. — В вечер, так сказать, прибытия.

— Я не понимаю, — сказал Петруха. — То есть, ты там был Василий Иванович и здесь ты