Книга Цикады - Анастасия Всеволодовна Володина

входную дверь на первом этаже жилого дома. В тамбуре стояли коляски и детские велосипеды, в углу притулились лыжи и старый советский шифоньер.

Она открыла вторую дверь, за которой показалась маленькая прихожка, из которой шли еще две двери.

— Здесь тоже снимают, они у меня уже две недели живут, тихие, так что не пугайтесь. Вы же шуметь не будете? — с подозрением спросила она.

Антон залился краской, а Елена кивнула, чуть спустив солнцезащитные очки.

— Племяннику кошмары иногда снятся, может покрикивать. Но он будет держать себя в руках.

— Так вы племянник? — недотянула, сфальшивила, а Лена улыбнулась.

— Почти. Я подруга его матушки покойной. Сам он сирота из Рязани, поступать приехал, а я в память о подруге обязалась помочь… — она нанизывала слова на цепочку лжи, поглядывая на Антона, который все плотнее сжимал челюсти.

— Так вроде рано еще поступать…

Лена ничего не ответила и зашла наконец в студию — вернее, комнату в «двушке», из которой сделали квартиру под сдачу. Еще одна дверца вела в закуток с душевым уголком, по которому расползалась черная плесень и расходились ржавые лучи. Отчетливо пахло канализацией, на несвежем мыле виднелись чужие волосы.

— Отлично, — улыбнулась Лена.

Антон уныло осматривал комнату. Лена поймала его взгляд: из-под стопки застиранного постельного белья на матрасе поглядывало бурое пятно. Это место превзошло даже ее ожидания, хотя она тщательно подошла к подбору квартиры на час, зная, что все фото в объявлениях всегда всё показывают в лучшем свете. Отобрала самый дешевый вариант на последней станции метро — и не прогадала.

— А паспорт можно глянуть?

Лена потянулась в сумку, но женщина кивнула на Антона.

— Получается, молодой человек жить будет? — вдруг нахмурилась. — А мальчик-то ваш совершеннолетний?

— Так у вас написано, с детьми и животными можно, — Лена усмехнулась. — Шутка.

Антон протянул паспорт, та сфотографировала первую страницу.

— Уже год как. В мае день рождения, — буркнул Антон. Единственное, что он сказал с тех пор, как они встретились у дома.

Хозяйка перелистнула паспорт и попала на прописку. Перевела взгляд на Лену, и та снова улыбнулась:

— Что-то не так?

— Залог?

Лена перевела еще столько же сверху.

— Тогда, как… закончите, ключики в ящик бросьте. А я вам все верну.

Она наконец вышла. Лена закрыла дверь, сняла солнцезащитные очки и стянула капюшон толстовки. Антон уселся на табурет, скрестив ноги. Глаза не поднимал.

Ей было бы его жаль, если б не он сам все это придумал.

— Постели, а я пока в душ.

Он молчал. Лена закрыла пластиковую дверцу, включила воду и села на унитаз, едва не провалившись в хлипкую крышку из тонкого пластика. Вытащила из сумки контейнер и сняла линзы — все проще будет.

«Если я этого не вижу, значит, этого нет» — научилась у матери до того, как это стало мемом.

Бойлер так и не хотел прогреваться. Ополоснулась едва теплой водой и огляделась — халатов здесь, конечно же, не предполагалось. Натянула обратно старую футболку с Микки Маусом на голое тело и вышла наружу.

Все расплывалось, но она увидела, что его тень так и сидит на табуретке у кровати, а постельное белье лежит нетронутой кучей.

— Чего же ты? — подошла к постели и стала заправлять простыню, усеянную маками. Футболка задралась, она это знала и ждала, что его тень сделает теперь.

— Не надо, — вдруг раздалось глухое.

Она продолжала водить рукой по матрасу, разглаживая уже несуществующие складки.

— Что — «не надо»?

— Не надо. Я пойду.

Она кивнула и медленно положила подушку в изголовье:

— Передумал?

— Я не хотел… так.

Конечно. Она же знала, как он хотел. Хорошая гостиница, белые халаты, секс в просторной душевой, ужин по звонку, игристое в бокалах — и она сначала скромно сопротивляется, а затем отдается юной страсти, чтобы потом смущаться в школьных коридорах от его насмешливо-понимающей улыбки. Но наши ожидания — это наши проблемы, и Лена решила ему об этом напомнить.

— Прости, что разочаровала, — с деланым сочувствием сказала она.

— Дело не в тебе. Я просто… понял, что это неправильно. Как будто я тебя заставляю. Так нельзя… — его голос доносился от пятна у стола и вдруг затих.

— Тогда сколько я тебе должна? За беспокойство? — она уселась на кровать и вытянула ноги: ступни уже не видела. Вокруг стоял туман, от густоты которого хотелось захлебнуться.

— Нисколько. Я бы и так тебе помог. Потому что это неправильно.

— Так ты, оказывается, хороший мальчик, Антоша?

— Не называй меня так.

— Антоша. Антоша. Антоша.

Тень метнулась к двери.

Как же удобно, когда все вокруг такие хорошие: мама, Гена, даже этот сопляк. Она стянула футболку и бросила ее на пол, в ту сторону, где, кажется, был вход.

— Ты зачем это? — голос дрогнул.

Встала с кровати и приблизилась к тени.

— Ты его любишь? — то спрашивала не тень, а человек, с внезапным тихим отчаяньем, и за это она уже готова была его простить — и отпустить? Нет, не настолько она хороша, не чета им всем.

— Я никого не люблю, — сказала впервые за вечность честное, раз уж он решил быть честным с ней — хоть кто-то впервые за вечность, но все же решил.

— Тогда зачем? С ним? В школе?

— Затем, что нельзя, — она поймала его руку и положила себе на талию. Он не двигался, как будто даже не дышал. Наконец теплая рука скользнула ниже, погладила, сжала. Лена подтянулась и укусила его за губу. Она знала, что он сделает все, что она ему скажет. Она знала, что есть только миг между тем, когда мужчина готов сделать для тебя все, и тем, как выбросить в урну вместе с грязной салфеткой.

24 дня до

— Организм обладает максимальной среди живых систем информационной емкостью и диапазоном доступного для восприятия разнообразия, а также надежностью и адекватностью фиксации главных моментов своей истории… [8]

Во вторник она вышла на замену Гене, хотя на замене Гены был скорее Марк, который полчаса тарабанил реферат, ни разу не заглянув в папку. Он всегда пугал ее этой нечеловеческой памятью. Она не раз возила его на олимпиады и не раз натыкалась на этот спокойный, все фиксирующий взгляд холодных глаз,