Книга Три женщины - Лиза Таддео

до нее дела. Никто же не умер, так к чему волноваться? Лина чувствовала, что задыхается. У нее есть дети, о которых она должна заботиться изо дня в день. Если бы с ними что-то случилось, она, наверное, умерла бы. Но в то же время дети – обуза. Она так одинока в уходе за ними. Она одинока в уходе за собой. Ей хотелось перестать ухаживать за всеми. Она могла бы сжечь свой дом дотла. Ей хотелось, чтобы муж ласкал ее, чтобы она снова почувствовала себя живой. Она устала жаловаться подругам. Она пыталась просить о помощи. «Ну, Лина! – рассмеялась подруга. – Конечно, ты чувствуешь себя ужасно! Ты же замужем!»

Многое она запоминала с трудом, но помнила, что, когда пройдет три месяца…

Каждую ночь она ложилась в постель и думала: «Лучше бы ты прикоснулся ко мне сегодня. Лучше бы ты что-нибудь сделал. Лучше бы ты приласкал свою жену».

В телесериалах, которые она смотрела, женщины вечно жаловались на головную боль и отвергали своих мужей. Лина же, наоборот, придвигалась ближе к Эду, чтобы их бедра согрелись.

Она смотрела через стекло автомобиля и гадала, кому принадлежит большое поле, мимо которого она каждый день проезжает по трассе 46. Там давно ничего не сеяли, и на поле виднелись лишь редкие стебли кукурузы. В стылую землю был воткнут знак «Проход запрещен».

Постепенно кукурузные поля сменились магазинами и другими заведениями. На синей заправке «Марафон» продавали сигареты по минимальной цене. Потом она проехала мимо ратуши: домик, построенный из известняка, был меньше газетного киоска. Все невысокие домики с плоскими крышами были построены из известняка, потому что Индиана – известняковая столица мира. Известняковая компания, расположенная неподалеку от дома Лины, поставляла камень для восстановления Пентагона после событий 11 сентября.

Сейчас была зима, и все вокруг имело цвет анчоусов и навоза. Голые деревья виднелись на горизонте. В местной церкви на следующей неделе устраивали дегустацию чили. На холодных ступенях паперти стояла женщина в розовом платье и белой шляпе с бледными тряпичными цветами. Рядом была почта, тоже построенная из известняка, и цветочный магазин из известняка, и аптека из известняка. А между известняковой аптекой и крохотной известняковой ратушей примостилась мастерская по ремонту компьютеров – не из известняка, а из дерева.

Она проехала мимо дома на колесах, где во дворе вверх колесами стоял разбитый «Корвейр». У подножия холма стояла железная халупа с фиолетовым граффити «Стоп Обама!». Она проезжала мимо потрепанных диванов с держателями для стаканов, отверстия которых смотрели в никуда. Она видела таблички с надписями «Иисус грядет, готов ты или нет» и «На небеса есть только один путь». Лина преодолела очередной холм и оказалась в центре города, где, как она говорила, время остановилось. Груды навоза на бескрайней, плоской зеленой равнине. Она проехала мимо известняковой школы, куда ходилиа ее дочь, мимо магазина и почты, где можно было купить пыльные банки с кока-колой и кусочки жареной курицы за два бакса. Хотя земли кругом было полно, все дома и домики жались друг к другу. Церковь казалась заброшенной, хотя она работала. Лина знала, что проблема в нежелании жителей платить налоги, поэтому никто не обращал внимания на то, что требовало ремонта. Всем казалось, что надоевшую домашнюю утварь можно просто выбрасывать во двор.

Родители Лины так никогда и не перерезали пуповину. Они не видели в дочерях взрослых, самостоятельных женщин. Лина, младшая, осталась последней. Так получилось. Но она не собиралась и дальше с этим мириться. Какое-то время она терпела, но терпению пришел конец.

Ее сестрам было тридцать четыре и тридцать восемь лет, но вели они себя так, словно были лет на пятнадцать старше. Они умели заставить ее терзаться чувством вины за все, что она делала такого, чего не сделали бы они. Мать привыкла просить отца сделать что-то по дому таким тоном, что Лина даже в детстве чувствовала в ее словах месть за отсутствие любви.

Лина точно так же поступала с Эдом. Если он целый месяц не пытался заниматься с ней любовью, она требовала, чтобы он разобрался в гараже.

Доктор говорил Лине, что, когда люди лишены определенных сторон отношений в детстве, они стараются компенсировать это во взрослой жизни. Он говорил, что у матерей с тяжелой рукой дети воспринимают секс как товар. И в таких домах царят стыд и тоска. Лина тоже стыдилась секса. Она ощущала в себе влияние чужого табу и пыталась понять, реально это или нет. Доктор сказал, что, по его мнению, ее чувства связаны с отсутствием близости с отцом.

Потом Лина свернула к дому. Ехать больше было некуда. Она впустую тратила бензин. Она подъехала к месту, где ветхие дома сменились геометрическими новыми кварталами. Дом Лины находился чуть дальше по улице, за знаком Либерти-Джанкшн, напоминавшим знак из фильма «Назад в будущее», – в восьмидесятые годы дом считался стильным. Было три часа дня. Дети выходили из школьных автобусов. Мальчишка бежал к дому, пиная на ходу зеленую жестяную банку.

Лина понимала, что Эд виноват не во всем. Женщинам в группе она говорила:

– Я взбесилась после появления детей. И мое тело изменилось. Уверена, что именно это отвратило его много лет назад. Я злилась и бесилась хуже домашнего енота. Здесь, с вами, я говорю про себя и, естественно, преувеличиваю его промахи, а себя представляю жертвой. Да, это так. Но я дошла до крайности. Я стояла в нашем дворе, смотрела на игровую площадку и думала обо всем, что упустила за эти годы. Я думала о том, что постоянно была несчастлива. Я думала, что, если бы муж просто сделал то, о чем я прошу, если бы он любил меня настолько, чтобы любить меня, я была бы счастлива. Почему я живу такой жизнью? Зачем каждый вечер ложиться в постель? И я решила: если это продлится три месяца, я уйду.

Прошло три месяца, и Лина стала женщиной, которая не позволит о себе забывать. Это произошло не в одночасье. Все копилось годами, но в одну ночь всплыло на поверхность. Она не собиралась превращаться в своих сестер, блекнувших среди тусклой зелени и коричневых оттенков зимней Индианы. Она не собиралась быть обычной женщиной, имеющей детей и заботящейся о них, занимающейся домом и уютными хобби, но не имеющей ничего, что питало бы ее душу.

Словно в сказке, однажды утром она проснулась, и кожа ее стала другой. Как куриные стегозавры в чистой духовке, она из желтой стала коричневой. Она стала самой собой. К ней