Книга Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

крайних жилищ и разрушали ветхие постройки. Казалось, что ловецкие хибары лишь на время выбрались на берег — дать рыбакам передохнуть, сродниться с их домашними заботами-печалями и просушить сети, чтобы однажды навсегда уйти в морские безымянные глубины: уйти вместе с теми, кто сидел сейчас на берегу и слушал неумолчный грохот волн, расставив ноги и покуривая трубки.

Полуденный зной слепил глаза, и рыбакам казалось, что горластые чайки садятся на воду по одной простой причине: кормиться солнечными крошками.

В Нагасаки фрегат простоял четверо суток, загрузил трюмы углём, обтянул такелаж, и первого июля вышел в море курсом на Бэйцан. К нему присоединился корвет "Боярин". Матросы с корвета "Посадник", который починял судовой двигатель, откровенно завидовали "боярам": кто ходил под парусами, не может жить на берегу. А "Посаднику" предстояло ещё торчать в японском доке месяца два.

Для усиления эскадры Лихачёв вызвал с Амура ещё один корвет и два клипера, надеясь, что под его началом будут восемь вымпелов. Он прекрасно знал, что амурские суда старой постройки, имеют множество поломок, а их судовые машины изношены так, как бывает подорвано здоровье у сибирских каторжан. Суда эти давно были мертвы для боевых походов, но всё ещё изображали из себя грозную силу, готовую в любой момент прийти на помощь русскому оружию. Может, он и не рискнул бы брать под своё командование старых морских «доходяг», но Игнатьев очень просил его об этом, будучи глубоко убеждённым в том, что количество вымпелов иной раз значит больше, нежели боевые качества судов. Если Игнатьев о чём и жалел, так это о том, что все суда были морскими, с большой осадкой, и не могли подходить близко к берегу. Они могли стоять на большом расстоянии и от крепости Дагу, и от Бэйцана, чем крайне затрудняли дипломатическую деятельность. «Будь у нас, как у англичан, одна или две канонерки, мы были бы куда манёвренней», — говорил он Лихачёву и тот сокрушённо вздыхал: — Чего нет, того нет».

Через два дня загремели якорные цепи — фрегат стал на рейде Бэйцана. Там уже стоял пароход "Хартфорд" под флагом Соединённых Штатов. На нём в Бэйцан прибыл Уард.

— Надо его проведать, — сказал Игнатьев Вульфу и отправился к американцу.

— Флаг поднимать? — поинтересовался Лихачёв, перевешиваясь с борта.

— Пока не надо, — ответил Николай, усаживаясь в шлюпку, — сначала понюхаю воздух, узнаю обстановку.

Несмотря на то, что его визит носил частный характер, на "Хартфорде" его приняли с должным почётом и произвели в его честь орудийный салют: ровно семнадцать выстрелов, как полномочному послу. Лихачёв тотчас распорядился ответить, и канониры «Светланы» семнадцать раз отскакивали от корабельных пушек, зажав уши руками.

Уард сообщил, что союзники планируют начать переброску своих войск в Бэйцан в течение ближайших двух недель.

— Затем из Шанхая прибудут послы.

— Ну что ж, — сказал Игнатьев, — пока война не началась, давайте хоть спокойно пообщаемся.

Он пригласил Уарда на фрегат и, спустя день, тот прибыл на "Светлану". Между экипажами установились дружеские отношения. У казаков появились американские консервы и хороший вирджинский табак.

— Вот так бы и дружить, не зная бед, — говорил Уард, раскуривая сигару. — Производить товары, торговать, обмениваться опытом друг с другом.

— Ездить в гости, — добавил Николай.

Они стояли на корме, плечом друг к другу. Уже истаивали облака, сгущались сумерки, стала видна Венера. Её слабый свет будил в душе неясную печаль, и следом навевал дремоту.

Берег темнел, погружался в залив, сливаясь с морем.

— Вон, видите, горит над нами созвездие Орион? — спросил Уарду замолчавшего Игнатьева. — Китайцы называют три самые яркие его звёзды человеческими именами, именем какого-то старика Чана и двух его детей, мальчика и девочки.

— А где же мать этих детей? — спросил Николай, запрокинув голову и глядя в небо.

— На другом берегу Небесной реки, Млечного пути по-нашему. Вон она, — указывал американец пальцем, — прямо напротив Ориона... это их мать, нежная блёсточка.

— Жаль, что не рядом.

— Судьба разделила.

Поздно ночью из Бэйцана прибыл Татаринов. Он рассказал, что знакомый китайский чиновник сообщил по секрету о новом распоряжении богдыхана: строго-настрого запретить кому бы то ни было иметь дело с русским посланником вплоть до окончания переговоров с европейцами.

— Что-то Цины осмелели, — нахмурился Игнатьев.

— Они очень храбры на словах, — ответил драгоман, — но на деле мы видим иное: любой шорох, любой звук со стороны союзников приводит их в трепет. Они явно трусят. Престол богдыхана колеблется. Народ начинает роптать.

— В чём причина?

— Положение народа с каждым днём ухудшается. Подвоз риса затруднён.

— Насколько я помню, — прищурился Николай, — Пекин снабжает рисом торговый дом "Россель и Ко", он что — банкрот?

— Да нет, — пожал плечами Татаринов. — Англосаксы перехватывают все лодки и джонки, гружёные рисом, и кормят им своих вояк. Цены на продовольствие растут, а серебро дешевеет. Мятежники опять сплотились и движутся на север целыми полчищами, десятками тысяч, как саранча, лютая и кровожадная, надеясь свергнуть династию Цинов и заменить её своей.

— Барон Гро говорил, что маньчжуры боятся их больше всего.

— Пуще огня. От европейцев они могут отделаться хитростью, а от повстанцев лишь силой.

— Какова численность маньчжурской армии?

— Под началом Сэн Вана, главнокомандующего правительственными войсками, насчитывается около шестидесяти тысяч солдат. В одной крепости Дагу их не менее двадцати тысяч.

— Они могут удержать союзников. Вполне, — сказал Игнатьев и распечатал письмо отца Гурия, переданное ему драгоманом.

«Трибунал внешних сношений, — писал архимандрит, — наотрез отказывается выдавать почту, которая будет приходить из Европы для русского посольства. А всё этот козёл Су Шунь, теперь он уже Нэй-у-фу-дашэнь и в страшной силе... Очень тяжело приходится... Китай обессилен теперь донельзя… Недовольных настоящим порядком было много и прежде, теперь же можно сосчитать довольных. О союзниках китайцы держатся того мнения, что они отъявленные плуты и мошенники».

— А что наши бумаги, которые я послал в Верховный совет? — спросил Николай, откладывая письмо отца Гурия и грустно сознавая, что весточки от Му Лань он снова не дождался.

— Китайцы их не приняли. Вернули по принадлежности.

— Ну что ж, придётся держаться союзников. За время своего пребывания в Шанхае, я вроде бы нашёл общий язык с генералом Монтобаном, и он просил меня посетить главную квартиру французской армии, расположившейся в Чифу.

Седьмого