Книга Жук - Ричард Марш

Но о каких именно событиях, которые, по вашим словам, быстро развиваются, вы говорите?

– Кто был тот практически голый человек, который таким странным способом покинул ваш дом глухой ночью?

– Это один из тех фактов, которые вы собираетесь представить на суд общества?

– Я вижу, никаких объяснений на этот счет вы представить не можете. Так?

– Продолжайте. Хотелось бы понять, в чем вы меня обвиняете.

– Я намного более наблюдателен, чем вы полагаете. Кое-какие детали этого эпизода меня поразили еще тогда. Сейчас они кажутся мне еще более удивительными. Предполагать, как вы это сделали вчера утром, что речь шла об обычной краже со взломом или что тот человек был просто умалишенным, – это вопиющий абсурд!

– Простите, но я не предполагал ни того ни другого.

– Я как же тогда вы объяснили это происшествие?

– Я ничего не предполагал – и не предполагаю сейчас. Все предположения на этот счет исходят от вас.

– Вы очень настойчиво просили меня не распространяться об этом случае. Это уже само по себе очень подозрительно.

– Вы совершенно неверно толкуете все мои действия, мистер Атертон. На мой взгляд, все они вполне естественны. Впрочем, продолжайте.

Руки Лессингем держал за спиной, опираясь ими о край стола. Он, несомненно, чувствовал себя не в своей тарелке. Однако до сих пор мне, судя по моим наблюдениям, не удалось произвести на него того впечатления, к которому я стремился.

– А кто этот ваш восточный друг?

– Я вас не понимаю.

– Вы уверены?

– Да, уверен. Повторите ваш вопрос.

– Кто ваш друг с Востока?

– Я понятия не имел, что у меня есть таковой.

– Вы готовы в этом поклясться?

Лессингем рассмеялся, но его смех показался мне странным, неубедительным.

– Вы что же, хотите поймать меня на вранье? Вы пытаетесь выстроить свое обвинение, будучи ясно настроенным против меня. Вам следует объяснить мне, с какой целью вы задаете ваши вопросы, а уж потом требовать, чтобы я отвечал на них под присягой.

– Значит, вы не в курсе, что в настоящее время в Лондоне находится человек, который утверждает, что очень близко познакомился с вами на Востоке, причем при весьма любопытных обстоятельствах?

– Нет, мне об этом ничего не известно.

– Клянетесь?

– Клянусь.

– Тогда это очень странно.

– Почему это очень странно?

– Потому что этот человек, как я полагаю, преследует вас.

– Преследует меня?

– Да, преследует вас.

– Вы, должно быть, шутите.

– Вы полагаете? Тогда вспомните картинку с изображением скарабея, при виде которой вы вчера утром перепугались так, что едва не лишились рассудка!

– Вы используете слишком сильные выражения. Я знаю, на что вы намекаете.

– Вы хотите сказать, что не в курсе, что обязаны этим вашему восточному другу?

– Я опять вас не понимаю.

– Уверены?

– Разумеется, уверен. И мне вдруг пришло в голову, мистер Атертон, что объяснения требуются скорее от вас, нежели от меня. Вам известно, что причина, по которой я сейчас нахожусь здесь, состоит в том, что я хочу узнать у вас, каким образом та картинка попала к вам в комнату?

– Благодаря Властелину Жука.

Я сказал так просто наугад, но эти слова явно попали в цель.

– Властелину… – начал было Лессингем, но тут же умолк. Он явно находился в замешательстве. Впрочем, через несколько секунд ему удалось взять себя в руки. – Буду с вами откровенен – ведь вы требуете от меня именно откровенности, – сказал он с явно принужденной улыбкой. – Недавно я стал жертвой оптического обмана или другого подобного трюка… довольно необычного, должен признать. Я опасаюсь, что это стало результатом умственного перенапряжения. Можете ли вы просветить меня по поводу того, отчего у людей могут возникать галлюцинации?

Какое-то время я молчал. Лессингем изо всех сил старался казаться спокойным, но его выдавало едва заметное дрожание губ. Еще немного, подумал я, и мне удастся увидеть ту часть моего собеседника, которую он скрывает от всего остального мира.

– Кстати, кто он такой – человек, которого вы называете моим… другом с Востока?

– Но он ведь ваш друг, так что вам это должно быть известно лучше, чем мне.

– Скажите, каков он из себя?

– А я не говорил, что это мужчина.

– Ну, я так понял, что он принадлежит именно к мужскому полу.

– Повторяю, я этого вовсе не утверждал.

Мне показалось, что Лессингем на какое-то время перестал дышать. В его взгляде, устремленном на меня, появилось злобное выражение. Однако он, снова демонстрируя завидное самообладание, сумел справиться с собой. Выпрямившись, он с достоинством произнес:

– Атертон, вольно или невольно, но вы проявляете по отношению ко мне вопиющую несправедливость. Я не представляю, какое именно мнение у вас сложилось обо мне и на чем именно оно базируется. Однако я протестую против такого отношения и со всей ответственностью заявляю, что являюсь человеком с хорошей репутацией, таким же честным и порядочным, как вы.

– Но вас преследуют галлюцинации.

– Галлюцинации? – Лессингем резко выпрямился, глядя мне прямо в лицо. Затем по всему его телу волной пробежала дрожь. Губы его скривились, а лицо мгновенно стало мертвенно-бледным. Он снова тяжело оперся о стол. – Да, Господь свидетель, это правда – меня преследуют галлюцинации.

– Выходит, вы либо сумасшедший и по этой причине не можете жениться, либо совершили что-то такое, что ставит вас вне цивилизованного общества, границы терпимости которого весьма обширны, – а значит, вам тем более нельзя вступать в брак. Дилемма, перед которой вы оказались, очень неприятная.

– Я… я жертва наваждения.

– Какова природа этого наваждения? И в чем конкретно оно состоит? Не принимает ли оно форму… жука?

– Атертон!

Совершенно внезапно Лессингем рухнул на пол – и мгновенно трансформировался. Другого слова для описания того, что с ним произошло, я подобрать не в состоянии. Он разом словно превратился в лежащую на полу бесформенную кучу, а затем, воздев руки над головой, залопотал что-то совершенно нечленораздельное, словно говорил на каком-то зверином языке. Трудно представить себе более неприятное зрелище, чем то, что предстало перед моим пораженным взором. Что-либо подобное, по моим представлениям, могло происходить только где-нибудь в помещениях больницы для умалишенных с обитыми войлоком стенами – и нигде больше. От этой картины все мои нервы натянулись словно струны.

– Ради всего святого, что с вами происходит, старина? – воскликнул я. – Вы что, в самом деле совершенно не в себе? Вот, выпейте это!

Я силком впихнул бокал с бренди в дрожащие пальцы Лессингема. Прошло некоторое время, прежде чем мне удалось объяснить ему, чего я от него хочу. Наконец он поднес бокал к губам и проглотил его содержимое залпом, словно это была вода. Постепенно рассудок стал возвращаться к нему. Он встал и огляделся с улыбкой, которая показалась мне просто жуткой.

– Это… это наваждение.

– Если это так, то это какое-то странное наваждение.

Я с любопытством оглядел Лессингема. Было ясно, что он предпринимает все возможные усилия, чтобы восстановить самообладание и контроль над собой. При этом на его губах все еще продолжала играть та самая ужасная улыбка.

– Атертон, вы… скажите мне, кто такой ваш приятель с Востока?

– Мой приятель с Востока? Вы, наверное, хотели сказать – ваш приятель. Изначально я предположил, что человек, о котором мы говорим, – мужчина. Похоже, однако, что это женщина.

– Женщина? Вот как. Что вы хотите этим сказать?

– Ну, лицо у этого человека мужское – и, надо сказать, весьма неприятное. Дай бог, чтобы таких лиц на свете было поменьше! И голос тоже мужской – опять-таки очень необычный. Но тело, как я убедился ночью, женское.

– Это звучит очень странно. – Лессингем закрыл глаза. Я обратил внимание на то, что его щеки покрылись липкой испариной. – Скажите, вы верите… верите в колдовство?

– Смотря в какое.

– Вам приходилось слышать о колдовстве обеа? Те, кто его практикует, могут заколдовать человека таким образом, что тот по их желанию в тот или иной момент видит нечто – опять-таки то, что они захотят. Вы полагаете, такое возможно?

– Это не тот вопрос, на который я готов ответить однозначно – «да» или «нет».

Лессингем посмотрел на меня. Глаза его были полузакрыты. Мне вдруг пришло в голову, что он, возможно, втягивает меня в бесцельную беседу ради того, чтобы выиграть время.

– Помнится, однажды мне