Книга Мария Магдалина - Густав Даниловский

Но так как она по-прежнему молчала и не двигалась, то женщины подняли ее общими силами.

— Кто вы такие? — взглянула она на них дикими глазами, а когда заметила лежащее на земле тело, то припала к нему и прижалась запекшимися губами к ране в боку.

Кровь в ране была еще теплая, как будто бы прямо из сердца. Мария долго высасывала рану, а потом стала ползать вокруг тела, как бы ища новых ран. Она целовала руки, искалеченные, изорванные гвоздями, и раненые ноги, высосала кровавую пену с его уст.

— Мария, мы должны похоронить его еще до шабаша, — объяснял ей Никодим.

— Что ты делаешь? — рыдали женщины. Наконец, они насильно оторвали ее руки, конвульсивно охватившие тело Иисуса, и подняли ее на ноги.

Мужчины окутали тело в саван и понесли его в находящуюся невдалеке, выкопанную в скале гробницу. Женщины шли с причитаниями и вели под руки ступавшую, словно лунатик, Магдалину.

Глаза ее светились ярко, словно две гнилушки, бледное лицо было все в белых пятнах, как будто бы измазанное гипсом, вокруг пылающих губ горели красные полоски застывшей крови.

Когда тело Иисуса положили в пещере и задвинули камень и едва только женщины пустили Марию, она упала на колени и с тихим стоном, похожим на писк сдавленного птенца, прижалась к камню головой, обвив его, как золотыми лучами, своими рассыпавшимися волосами.

Наступил уже вечер, ночь должна была быть светлая, луна сияла полным светом.

— Пора уже возвращаться, — прервал торжественную тишину Никодим.

— Мария, идем! — просила ее Саломея. Мария неподвижно стояла на коленях, словно застыла или вросла головой в камень.

— Оставим ее, пусть в прохладе ночи утишится ее печаль, успокоится наболевшее сердце, — предложил взволнованный Иосиф.

— Как же мы оставим ее одну? Разве вы не видите, что она беспомощна, как сирота, еще умрет здесь, — Хуже всего то, что она не плачет, — рыдала Вероника.

— Я присмотрю за ней, — глухо заговорил Иуда, — У меня много времени. Меня никто не ждет с пасхой.

Когда все ушли, Иуда осмотрелся вокруг, подошел к Марии, грубо поднял ее под мышки и произнес резким, повелительным тоном:

— Довольно уже, идем!

Мария, совершенно разбитая, лишенная сил и воли, позволила себя увести, послушная, покорная. Иуда шел молча. Когда они проходили мимо Голгофы, он мрачно посмотрел на пригорок и насмешливо проговорил:

— Лысый и пустой — как будто бы ничего и не было. — Задумался и проворчал;

— Обманщик, самый обыкновенный обманщик.

Долго вел Иуда Марию по выбоинам и изворотам дороги, а потом по крутой тропинке вверх. Здесь над глубоким оврагом, на дне которого катился почти высохший поток, стояла полуразвалившаяся, покинутая хижина без окон и дверей, с глиняным полом.

— Вот мой дворец, — едко рассмеялся Иуда. — Садись. — Он вытащил из угла циновку из соломы.

Мария присела на соломе, охватила колени руками и тупо смотрела вдаль.

— Надо пересчитать наши капиталы, — говорил Иуда насмешливо, и разбил копилку, в которую, как апостол, он собирал подаяние для Иисуса и его учеников, и начал считать. — Щедрые, — насмехался он, — одни только истертые гроши да заплесневелые драхмы. Много. Всего четыре сикля и тридцать оболов. Блестящее царское наследство. Но каков царь, таково и наследство.

Обманщик он был, говорю тебе, Мария, обманщик, который нас всех обманул, позорно водил за нос и в дураках оставил. Обещал, обещал и ничего не сдержал, наконец, и сам задаром погиб… А имел возможность, блестящую возможность… если бы только слушался меня. Называл себя сыном Божиим, а на кресте признался, что он ничто, лишенный сил, отверженный, от которого отреклись люди и Бог. На явную гибель вел нас всех. Об этих глупцах галилейских я не говорю, но о тебе, Я знаю, что ты защищала его публично, создала себе навеки врагов из священников… Если ты надеешься на защиту прокуратора, то жестоко ошибаешься. Пилат через три дня забудет о тебе, да и, наконец, подосланные фарисеи сумеют так ловко задушить тебя подушками, что никто и никогда не узнает, что ты задушена. Куда ты денешься? Я видел, как твоя нежная сестрица, боясь за Лазаря, собирала свои узлы… В Вифании ты найдешь только запертые ворота… рабы разбежались, и ты будешь сумасшедшей, если решишься жить там одна. Ведь всей округе известно, что вы принимали Иисуса у себя, и довольно одного только словечка, чтобы толпа разнесла в щепки этот дом. Только под моей защитой и около меня ты будешь в безопасности, я оказал большую услугу священникам…

Он прервал и посмотрел на Марию…

При свете луны ее бледное лицо казалось маской из мрамора, глаза казались стеклянными, прекрасные черты были обезображены двумя полосками почерневшей крови.

Иуда вздрогнул, завертелся на месте, схватил тыкву с водой, намочил в ней тряпку.

— Умойся, — обратился он к Марии. Но видя, что она молчит и не трогается с места, взялся за дело сам и дрожащими руками смыл кровавые пятна, отбросив далеко в угол мокрую тряпку.

Окаменевшее лицо Марии, освеженное водой, ожило на миг, потом снова стало неподвижным, оцепенелым.

— Ты слышишь, что я говорю? Только около меня тебе не грозит ничего и, кроме меня, у тебя нет сейчас друзей, — говорил Иуда.

Но слова его проходили сквозь сознание Марии, как через сито, удерживались только отдельные выражения и обрывки фраз.

— Покамест ты будешь здесь со мной, потом мы уедем в Тир или, еще лучше, в Александрию. У меня есть там связи. Ты пойдешь к Мелитте, заберешь все, все свои одежды и драгоценности… Часть ты продашь, и на эти деньги устроим лавку… Торговля пойдет великолепно, должна пойти. Своей красотой ты будешь привлекать мне покупателей, улыбкой надбавлять цены, и пусть я умру на месте, если с твоей красотой и моей ловкостью мы не добьемся скоро богатства.

— Я рассчитал все, дело золотое, основано на точных цифрах, а не на каких-то неясных бреднях, которым до сих пор верили мы все. К Мелитте завтра вечером мы пойдем вместе, я выберу то, что можно выгоднее всего продать… Покамест ты побудешь у нее, отдохнешь, а потом я заберу тебя и вместе с караваном мы отправимся в Александрию. Слышишь?

Мария молчала.

— Слышишь, слышишь? — повторил Иуда.

— Слышу, — как эхо, ответила она.

— К Мелитте пойдешь?

— К Мелитте? К какой Мелитте?

— Ну, к той гречанке, с которой ты вступала в брак, а потом в Александрию… говорю тебе, прекрасный живой город у моря, в котором товары и деньги переливаются, как вода, только надо уметь их черпать и брать… Народу там полно, там вечный праздник. Весело заживем мы с тобою, Мария. После прибыльного дня ты пойдешь, нарядная, вместе со мной на набережную, там мы вдоволь наслушаемся шума волн, пения артистов, музыки, насмотримся на корабли, на яркую толпу, а потом вернемся домой наслаждаться ночью. Я устрою тебе царскую светлицу, не пожалею ничего, никогда я не был особенно бережливым… Задумался и добавил еще веселее; — Правду сказать, не было чего и беречь, но будет теперь. Грош гроша не множит, но мины и таланты дают хороший прирост. Ну что, хорошо?