Книга Номер Два. Роман о человеке, который не стал Гарри Поттером - Давид Фонкинос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изумленный Мартин замер; он столько страдал из-за того, какую великолепную жизнь упустил, а теперь Дэниэл Рэдклифф говорит, что сожалеет о том же самом. До Мартина еще не вполне дошло, но уже эта простая мысль позволяла немного уравновесить судьбу. Конечно, такие чувства посещали Дэниэла только в тяжелые моменты, но ведь посещали?
– Я пережил нечто невероятное и прекрасно это знаю. Но в ущерб всему остальному, – подытожил тот.
– …
– С самого начала все переменилось. В нашем квартале каждый хотел стать моим лучшим другом. Мои бывшие одноклассники даже передрались. Это стало невыносимо. Не оставалось ничего реального. Я больше не был Дэниэлом, я стал Гарри…
– …
– А с другими бывало еще хуже. Взять Тома, который играл отвратительного Драко Малфоя… дети в него плевали. Они не делали различия между фильмом и реальностью. Несколько недель назад я прочел в каком-то его интервью, что он подумывал о самоубийстве. Меня это потрясло… Но как я его понимаю…
– …
– Короче, мы всё больше замыкались в себе. Нам организовали особую школу, только для нас, со специально составленным расписанием. Все остальное время – съемки. Мы были обречены все время держаться вместе.
– Я видел в нескольких репортажах; выглядело это чудесно.
– Конечно, мы стали одной дружной компанией. Но я больше ничего не мог делать. Ни сходить в кино, ни пройтись по улице. Я не жалуюсь, просто хочу сказать, что порой так жить очень непросто.
– …
– Больше никто не вел себя со мной нормально. Один раз мне попалась история, рассказанная Ринго Старром, – вот он описывал именно это.
– А что он рассказывал?
– Как он был у своей тети и уронил чашку с чаем.
– И?
– Все кинулись ее поднимать. А раньше он просто схлопотал бы подзатыльник… на самом деле это страшно.
– Знаешь, Дэниэл, я понимаю, куда ты клонишь, и это очень мило с твоей стороны. Ты стараешься умерить мою горечь. И правда, от твоих слов мне становится лучше…
– Я не пытаюсь оправдаться за то, что получил эту роль. Мне прекрасно известно, что я тут ни при чем. И как ты сам понимаешь, моя жизнь была и потрясающей тоже. К тому же мне очень нравится быть актером. По сути, я даже не уверен, что рассказываю все это ради тебя. Но то, что произошло, оказалось очень непростым и для меня, и я рад, что могу выговориться. Думаешь, я не знаю, что Гарри Поттер не имеет права жаловаться? Да, моя жизнь фантастична. Да, все мечтают оказаться на моем месте. А вот я иногда готов был все отдать, чтобы не быть собой хотя бы день…
– …
– Рабочий график порой – это чистый ад. Долгие часы на гриме. А еще я не имел права кататься на лыжах или загорать. Да, если послушать со стороны, так и черт с ним. Но если у тебя отберут какие-то свободы, сам увидишь, как быстро это становится навязчивой идеей.
– …
– В какой-то момент я правда больше не мог. Я чуть было все не бросил. У меня начались проблемы с алкоголем, что быстро стало достоянием общественности. Да и вообще, стоило мне почувствовать себя плохо, как это доводилось до всеобщего сведения. Если я криво пописал, на следующий же день об этом сообщалось на первой странице «Daily Mail». Меня преследуют, не давая ни малейшей передышки, – думаешь, это приятно?
– Нет, охотно верю, что нет.
– Даже у моих собак есть телохранители, можешь себе такое представить?
– Нет.
– Заметь, у них есть и свои фанаты тоже… Псы получают кучу подарков. Представляешь, что за мир психов?
– …
– Когда «Поттер» закончился, я сказал себе, что наконец-то смогу вздохнуть спокойно. Хотелось немного перевести дух. Я подписал контракт на театральную постановку. И начался кошмар. Каждый вечер орда фотографов. В какой-то момент у меня появилась отличная идея. Я стал каждый день одеваться совершенно одинаково. И ценность снимков папарацци сразу упала, ведь они не могли их датировать… Нельзя же все время продавать одно и то же фото.
– …
– Я уж не говорю о той куче хрени, которую обо мне печатают. Недавно узнал, что я, оказывается, заказал собственную статую! Не знаю, откуда эта фигня выплыла. А главное, я видеть больше не могу собственную физиономию, это черт знает что…
Очевидно, Дэниэлу и правда необходимо было выговориться. Послушать его, так это скорее ему впору было писать «Как я загубил свою жизнь». Конечно, в его рассказе было немало преувеличений, но он позволял Мартину выстроить составляющие элементы под новым углом. В конечном счете, что есть успех? И что есть поражение? Мартина мучил фантазм об иной судьбе, казавшейся ему неизмеримо привлекательнее. Но что он реально знал о том, как протекали будни Другого? Очень немногое, не считая того, что рассказывали пресса и фабрика грез.
Дэниэл снова завел свою безрадостную литанию, но на этот раз с долей юмора и самоиронии:
– А самое паршивое, что никто не знает моего имени!
– ?..
– На улице все зовут меня Гарри! Гарри то, Гарри сё. Весь день только и слышу: «Ой, да это Гарри! Идем, попросим Гарри с нами сфоткаться!» И так будет всю мою жизнь. Знаешь, я сейчас снимаюсь в фильме – так вот всем будет на него плевать. Или же скажут: «Гляди-ка, там парень, который играл Гарри Поттера!» Сколько ни работай, как себя ни накручивай, я всегда буду заперт в этой роли. Да, это круто, но это же золотая клетка.
– …
– Думаешь, я преувеличиваю? Но у меня иногда возникает впечатление, что я продал свою молодость дьяволу.
Дэниэл затормозил на этой фразе, прежде чем добавить, как же он счастлив познакомиться с Мартином. Теперь ему хотелось больше узнать о нем. Чем он занимался все эти годы?
– Я?.. Да ничем особенным… – просто ответил Мартин.
Потом он одернул себя. Нет, это неправда. У него увлекательная работа, чудесная жена. Жена, благодаря которой он пережил эти мгновения, меняющие его жизнь. Хотя недавно с ним случился рецидив, о последних годах своей жизни он мог рассказывать с большой радостью. Он все же упомянул о сложных моментах, о потребности постоянно искать укрытия или странном ощущении, что его жизнь становится подобием судьбы Гарри Поттера. Он еще долго говорил и говорил, ничего не скрывая, от трудностей в книжном магазине до путешествия в польский Хогварц. Дэниэл был потрясен. Эта история могла стать его собственной. Эмпатия, которую он испытывал к Мартину, не знала предела. Такая редкость, когда
