Книга Золотая нить. Как ткань изменила историю - Кассия Сен-Клер

Половая принадлежность мастериц также понижала и их статус, и оплату труда. Стольких женщин обучили работать иглой, что потенциальной рабочей силы было слишком много, и это снижало плату до мизерной. Губернатор Гавра в 1692 г. оценил количество кружевниц в регионе в 20 000. Лорд Дорсет назвал ту же цифру, говоря об общем числе кружевниц в Англии, хотя цифра кажется несколько заниженной. Лоренцо Магалотти, путешествовавший по Англии с Козимо Медичи, написал из Девоншира, что «в этой стране нет ни одного дома, как нет его и в Сомерсете, где бы не делали белое кружево в большом количестве; поэтому не только все королевство снабжается им, но его еще и вывозят в большом изобилии»[268].

В 1589 г. магистраты Гента приняли закон, запрещающий служанкам оставлять свои места, чтобы стать кружевницами: только детям до двенадцати лет, которые все еще жили дома, было разрешено продолжать плести коклюшечные кружева. Похожий закон был принят в Тулузе на юге Франции в 1649 г. Слишком много женщин занимаются плетением кружев, ворчали законодатели, поэтому найти служанку стало невозможно. Более того, логически рассуждали они, ношение кружев настолько широко распространено, что невозможно с уверенностью отличить знатных женщин от незнатных (les grandes et les petites[269]).

Но, хотя плата была явно соблазнительной, особенно в тех областях, где плели кружева, неожиданно вошедшие в моду, надежным это занятие не было. Производство кружев то расширялось, то сужалось в ответ на меняющиеся вкусы и экономические условия. Когда Кольбер в 1660-х гг. вливал ресурсы во французские кружевные мануфактуры, итальянцы, зависящие от производства венецианского гипюра, буквально на другое утро обнаружили, что на их товар спрос стал меньше. Кружевницы были под постоянной угрозой снижения платы, так как существовали оазисы дешевого труда в сиротских приютах и женских монастырях.

Разница между платой мастерицам и теми суммами, которые отдавали за кружево даже умеренно состоятельные люди, была огромной. Расходная книга Джеймса Мастера, английского сельского джентльмена, показывает, что 7 октября 1651 г. он был счастлив заплатить 3 фунта стерлингов за чуть больше ярда и трех четвертей «фламандских кружев, чтобы сделать мне ленту и манжеты», а три дня спустя он же заплатил своему слуге Ричарду только 1 фунт и 5 шиллингов в качестве квартального заработка. Эта разница некоторым образом объясняет, почему – вопреки ожиданиям города Амстердама – обучение женщин плетению кружев не избавляло церковный приход от требований бедных. «Она сплела коклюшечное кружево, – написано было в графе расходов, – заработав девять пенсов в неделю»[270].

8. Пальто Соломона. Хлопок, Америка и торговля

Беглецы

«Одна из наших ошибок как нации [это] то, что мы прощаем [рабам] греховную утонченность. Мы позволяем им слишком хорошо одеваться. Это сбивает их с пути. Мы будем наказаны за это».

Слова дамы с Юга, услышанные в отеле Северной Каролины, 1862

В начале августа 1851 г. Соломон сбежал. Ему было сорок пять лет, и этот возраст почти вдвое превышал возраст среднего беглеца. Но он все еще был достаточно силен, чтобы пережить тяготы пути через всю страну от Холлоу-Спрингс, Джорджия, до свободного штата дальше на севере. Крепкого сложения, среднего роста (около пяти футов и восьми дюймов), Соломон не был ни слишком светлокожим, ни слишком темнокожим. Без особых примет вроде недостающего зуба или пальца на руке или ноге, шрамов на лице или теле, на которые владельцы рабов обычно обращали внимание, Соломон был относительно неприметным. У него были и другие преимущества. Как «первоклассный кузнец», он с легкостью смог бы найти работу в любом другом месте. От природы Соломон был молчаливым и становился разговорчивым, «только если напьется», поэтому у него было меньше шансов себя выдать. Он все спланировал заранее и взял с собой весь гардероб: «двое новых черных брюк, одну черную накидку из саржи, один красный с черным сак [пальто], одно окрашенное грецким орехом [sic] пальто, одну черную меховую шляпу, одну пару магазинных ботинок»[271].

Мы знаем о Соломоне и о его пальто благодаря объявлению о розыске, которое опубликовал его владелец Джон Данкен 7 августа в газете Southern Banner, предложив 100 долларов в награду тому, кто вернет раба. Страницы американских газет на протяжении XVIII и XIX вв. пестрели такими объявлениями о беглых рабах, особенно на Юге. Они обычно сопровождались мелким изображением беглеца с котомкой за спиной или сидящей чернокожей женщины в белом платье, а помещались на страницах с рекламой товаров, услуг или объявлениями о продаже рабов. Поначалу так искали какого-нибудь подмастерья, слугу или любого беглеца.

В 1855 г. любящий муж некой Анны-Марии написал, что «тому, кто ее вернет, он проломит голову». Но вскоре стали преобладать объявления об охоте на чернокожих мужчин и женщин, решивших направиться на Север, или на Восток, или обратно в Африку, а позднее и в Англию, где они надеялись обрести убежище и свободу[272].

Объявления о беглецах – любопытный источник, симбиоз частного и общественного. В них есть одна странная закономерность – одержимость одеждой. В мельчайших деталях описана одежда рабов. Престон, которого в марте 1847 г. искал Джон Г. Смит, когда сбежал, был одет в «серое полотняное пальто, негритянские полотняные брюки и новую бархатную фуражку». Еще один мужчина был в «очень хорошей шапке, белых брюках из домотканого материала, черной куртке с голубой заплатой на спине»; другой был в ботинках «с разными пряжками», еще один – в жилетке «с оловянными пуговицами на одном боку». Бонна, сбежавшая за неделю до Рождества в 1772 г., была «новой негритянкой» – да-да, только недавно привезенной из «страны Ибо в Африке» – и соответственно была одета в «новые туфли и чулки», последние были «вязаными, с черными и белыми точками». Одежда особо отмечалась более чем в трех четвертях объявлений о беглецах. Именно ее они предпочитали брать с собой вместо куда более полезных вещей, таких как инструменты, оружие, деньги и даже еда[273].

Одна из причин того, почему Соломон, Бонна и Престон взяли с собой одежду, была в высшей степени практичной. Владельцы рабов, если покупали одежду или ткани для них, смотрели на два параметра: долговечность и цену. И, как правило, они покупали оптом. Джон Рэй, рабовладелец, который вел тщательные записи в книгах плантации, судя по всему, поступал как все, покупая одежду каждый год. К примеру, он приобрел тринадцать пар «негритянских ботинок» по 1 доллару 6 центов за пару в 1853 г. Частыми были объявления-наживки, соблазнявшие рабовладельцев: «НЕГРИТЯНСКАЯ ОДЕЖДА… продается дешево, за наличные» или «очень дешевые хлопковые брюки» по «самым низким ценам». В результате многие рабы, особенно работавшие в полях, носили характерную и почти идентичную прочную одежду грязно-коричневого цвета. (В объявлении 1767 г. искали раба, экипированного скромнее, чем Соломон, сбежавшего только в «обычной одежде работающего негра».) В городе или в свободном штате такое бедное, низкостатусное облачение мгновенно выдавало в его владельце беглого раба[274]. Одежда могла быть и разновидностью денег. Ее меняли либо на другое платье, либо на наличные, что помогало финансировать бегство раба[275].