Книга Священная ложь - Стефани Оукс

По ту сторону двери лязгнула щеколда. На пороге появилась мать, и глаза у нее горели неистовым огнем, готовым ярко полыхнуть в любую секунду.

Она шагнула ко мне, шепотом велела встать и выставить перед собой руки. На каждую культю бережно натянула вязаную бордовую перчатку, затем нацепила на меня темно-синий жакет с пуговицами спереди. Помогла запихнуть ноги в кожаные ботинки и завязала на них шнурки слабыми узлами. Закончив, встала и указала взглядом в сторону двери.

– Констанс… – начала было я, но мать снова приложила палец к губам.

– Иди, – прошептала она. – Спасайся.

Крепко зажмурившись на мгновение, повернулась и вышла.

Несколько секунд я просто стояла и глядела на незапертую дверь. Где-то в глубине души отчаянно хотелось подойти к ней и закрыть, ведь это против правил. Сквозь щели в стене пробивался ветер, и под напором сквозняка дверь качнулась, снова захлопываясь. Черная дыра, означавшая свободу, становилась все меньше и меньше. Я торопливо, хоть и не очень проворно, проскользнула в оставшийся проем.

Внизу тряпичные стены разошлись от сквозняка – мать вышла из дома. Я тихонько зашагала в сторону кухни. Там еще пахло обедом, в кастрюле стыли желтые остатки лукового супа. От голода желудок свела судорога. Однако куда сильнее кухонных запахов был холодок, тянувшийся от незапертой входной двери. Забыв про еду, я направилась к выходу. Меня не мучила совесть, что я навеки покидаю родной дом. Про Констанс я тоже старалась не думать.

В лесу швы на культях снова разошлись, и кровь с громким стуком закапала на стылый подлесок. Если кто-то пойдет за мной по пятам, то сразу увидит, куда я направляюсь, – алые монетки, блестевшие в лунном свете, отмечали путь к хижине Джуда.

Глава 43

У всех женщин, которых я знала, были задубевшие ладони, точь-в-точь как жесткая коровья кожа, с большими мозолями и шершавыми, будто кошачий язык, пальцами, оставляющими уродливые синяки, когда меня предостерегающе хватали за плечи.

Этими руками вскапывали грядки и скребли белье на стиральной доске, а еще укачивали младенцев, запихивали им в рот кусочки отварного картофеля и вытирали щеки в слабом подобии заботы. У любви наших матерей был стальной взгляд.

Я спрашиваю у доктора Уилсона, где моя мать. Тот смотрит на меня, словно не зная, что сказать, но в конце концов говорит. Она в кризисном центре, принимает лекарства, учится обращаться с банковскими картами и печатать на компьютере, набирая статьи из журналов, чтобы пальцы снова привыкли к клавиатуре.

– Можешь навестить ее, если хочешь, – добавляет доктор Уилсон. – Когда тебя выпустят.

Я качаю головой, потому что мысль об этом еще непривычна, она должна укорениться и обрасти плотью.

– А где остальные?

– Тоже в разных центрах. На попечении властей.

Я снова представляю их руки, которые теперь щелкают выключателями, открывают банки с арахисовым маслом, снимают крышки с картонных упаковок… Эти руки не созданы для жизни в городе. Здесь им нет места. Интересно, не хотят ли они отрезать их и получить взамен те, что были прежде?

– А ты не думала о том, чем будешь заниматься, когда тебя выпустят? – спрашивает доктор Уилсон.

– Не особо.

– Ты подавала заявку в программу «Мост»?

Я качаю головой.

– Не вижу смысла. Я все равно не пройду, тем более она только для тех, кому на момент освобождения не будет восемнадцати. А я, наверное, поеду в Биллингс и…

– Значит, ты сдалась.

– Наверное.

– И тебя вполне устраивает положение дел.

– Что вы хотите от меня услышать? – раздраженно спрашиваю я.

Опускаю голову, чтобы подпереть ее руками, но вовремя спохватываюсь. Постоянно забываю, что рук больше нет. Столько дней уже прошло, а я никак не привыкну.

– Они забрали у меня руки, – говорю я. – Те полицейские. Сказали, что их, скорее всего, сожгут, представляете? После Пророка и ваших властей у меня, видимо, совсем ничего не останется…

– А какая разница, сожгут их или нет?

– Они… они были моими. Знаете, каково это, когда без спроса отнимают часть вашего тела?

Доктор Уилсон отрицательно качает головой.

– Тогда не спрашивайте… Да, это странно. И даже мерзко. Но я хотела бы получить их обратно. Они мои. Так было бы… ну, справедливо, что ли.

– Каждому из нас доводилось что-то терять, – говорит доктор Уилсон. – И чаще всего вернуть потерянное невозможно.

Конечно, он прав, и все же тихий голосок в глубине сознания твердит, что руки – мои. Мои, насколько это возможно. Пока их нет, я буду злиться на весь мир – так сильно, что порой мне хочется разнести его в клочья.

Глава 44

Осталось всего два месяца до моего дня рождения. Два месяца до того момента, когда будет принято решение, выйду я на свободу или нет. Стало уже совсем тепло, пришло раннее лето. Будь я в Общине, щеки давно обгорели бы и начали шелушиться. А здесь я сижу под замком. Во дворе есть загоны для тех, кто ходит на тренировки, но я даже представить не могу, как по своей воле взять и запереться в клетке. Поэтому, если не считать тихого жужжания кондиционеров, я и вовсе не знала бы, что сейчас лето.

Сегодня нас везут в предгорья на общественные работы – не всех, разумеется, а только тех, кто не сбежит. Я попросила миссис Нью включить в списки и меня.

– Я уже давно не закатывала истерик, – напоминаю ей.

– Тебя всего две недели назад выпустили из карцера после драки с Кристал Смит.

– Это вышло… случайно, мы просто друг друга не поняли. Не волнуйтесь, я буду вести себя хорошо.

– Минноу, дело не только в этом. Понимаешь ли, по некоторым причинам ты… не в лучшей физической форме. А вас ждет отнюдь не отдых на свежем воздухе. И вообще, зачем тебе это нужно?

– То место, куда вы едете, – принимаюсь я объяснять, – находится недалеко от гор, где я выросла. Я хочу посмотреть, вернуться. Мне кажется… Мне кажется, это важно.

Миссис Нью поджимает ярко накрашенные губы.

– Хорошо. Но упаси господь, если что случится. Я отмечу, что ты едешь в награду за примерное поведение. Не для работы. Ты не должна делать ничего тяжелого, ясно?

* * *

Утром хриплый голос надзирателя по внутренней связи велит нам собраться в столовой для инструктажа. Когда я выхожу из класса, Рашида с тоской глядит мне вслед. Столы уже сложены гигантскими пирамидами и сдвинуты к стенам, линолеум блестит там, где по нему только что прошлась швабра.

Энджел появляется сразу вслед за мной. Ей тоже каким-то чудом позволили ехать – но не в награду, наверное, а за взятку. Потом входит Трейси с еще двумя незнакомыми девушками и, завидев меня, выдавливает улыбку.