Книга Погонялово "Маньяк" - Лидия Чайка

— Тогда ты уже знаешь причину, по которой я ушла из клуба, — проговорила, с досадой понимая, что снова начинаю заводиться. И плакать хочется с новой силой.

— Причину знаю, но могла бы для начала переговорить со своим Гоголем. С чего он вдруг решил к другой переметнуться.

— А ты как будто переговорила, — съязвила я.

— Пока нет…

— Пока? — зацепилась за слово.

— Послушай, чего к словам придираешься? Говорю же, у меня тут дела. Потом поговорим, когда домой вернусь.

— Сегодня? Или снова у «подруги» останешься? — продолжала зубоскалить.

— Нет, у подруги оставаться не буду, — хмыкнула систер.

— А Влада своего уже видела? — Признаюсь, не самое подходящее время задавать такие вопросы. Но я не сомневалась, что и эта темная лошадка заявится в клуб вслед за своей бывшей девушкой.

— А вот это, мелочь, не твое дело, — огрызнулась Юлия и отключилась.

Все-таки я смогла надавить на еще не зажившую рану. Наверное, именно поэтому, стало совестно. Знала ведь, как сестра реагирует на этого парня. И сама же напомнила ей о нем.

Я честно пыталась не заснуть. Снова ждала Юльку. Но заснула раньше, чем она пришла. Просто в какой-то момент поняла, что голова уже почти касается подушки. Прикрыла глаза, чтобы они немного отдохнули. И в следующую секунду в голове появилась звенящая пустота.

Проснулась уже утром. Каким чудом не проспала учебу, одному… Венику известно. Который, словно издеваясь, топал за дверью и кричал на Ершика. Пришлось нехотя открывать глаза. Голова была тяжелая, виски ломило, дыхание было затрудненным. Это что же, получается, я еще и во сне умудрилась поплакать? Вот не думала я, что могу стать настолько ранимой. Нет, все мы, бывало пускаем слезу. Но чтобы меня накрывало когда-нибудь с такой силой…

С родными я встретилась уже на кухне. Пока собиралась, потом — умывалась, умудрилась в коридоре ни с кем из них не столкнуться. Зато за столом, на удивление, обнаружила всех домочадцев. Даже хмурого папу. И маму, которая, кажется, вообще не спала. Странно, как не пошла разбираться со мной и Вениамином, когда мы с ним в его комнате спорили.

Само собой, мой помятый вид скрыть не получилось. Отец помрачнел еще больше. А мама, не размениваясь на слова, проворчала:

— Так и знала, что все этим кончится.

— Тише, дорогая, — пробасил родитель. Он отпил из чашечки немного кофе и продолжил: — Ну? Что случилось, Кристина?

— Ничего, — пожав плечами, проговорила. Пока признать во всеуслышанье то, что папа был прав, я почему-то не могла. — Занималась долго. Мало поспала, вот и…

— Да, конечно, — продолжала возмущаться мама, не забывая при этом наливать мне в кружку чай. — А то я совсем глухая. И если у вас с Веником над душой не стою, это еще не значит, что ничего не слышу и не вижу.

— Ма, не начинай, — поморщившись, проговорила. Упала на свободный стул и сразу схватилась руками за кружку, которую передо мной только-только поставили. — Все нормально. Уже вечером я буду бодрой и веселой.

Хотя, хотелось сказать совершенно другое: такой же помятой и потерянной.

— Ага, так я тебе и поверила, — родительница недовольно засопела, не торопясь отходить от стола. Смотрела на меня сверху вниз выжидательно. Будто ждала, что платину (то есть меня) прорвет, и я все-все им расскажу. Нет уж, я и под пытками не буду с ними до конца откровенной. Хотя бы в том, что хотя бы косвенно касается Гоголя. А уж если родители узнают, что у нас было… Ох, быть беде.

— Мам, а я вчера с такой телочкой познакомился, хочешь покажу?

Эти слова Веника вогнали матушку в ступор. Да и отец чуть было вилку из руки не выронил. Ершик печально тявкнул. Надеялся, плосконосый, что ему перепадет кусочек яичницы. Но отец вовремя смог взять эмоции под контроль. Нахмурился, смотря на младшенького.

— Это что за слово такое «телочка»? — вопросил он. — Ты что, в коровник заходил? Так в Москве их не водится.

— Бать, ну ты чего? — смотря на родителя самым честным из всех своих взглядов, проговорил Вениамин. Отхлебнул с шумом чая, и продолжил: — Телочками молодых девчонок называют.

— Девушками их называют, — попыталась поправить Веника мама.

— Девушками нормальных называют, — отмахнулся от ее слов брат. — А эта на пару раз.

— Веник! — а вот это родители выкрикнули одновременно.

Я же благодарно посмотрела на мелкого. Если бы он не перетянул их внимание на себя, я бы тут точно на стенку полезла. Аппетит чуть было не пропал, честное слово. Папа обязательно продолжил бы допрос. Долго упираться и делать вид, что все хорошо, я бы не смогла. Снова бы разревелась, выдавая себя с головой.

— Спасибо, — сказала одними губами.

Брат понял, что я хотела до него донести и, лукаво улыбнувшись, продолжил объяснять родителям, что такое телочки, и что с ними следует делать. Юлька сидела и притворялась статуей. Получалось у нее плохо. Видела, как ее прямо распирает от смеха. Смешно ей…

Наверное, что-то отразилось на моем лице, потому что сестра резко посерьезнела. Посмотрела хмуро. Еще и нижнюю губу прикусила, что означало, что Юлька погрузилась в какие-то глубокие раздумья.

Так как время уже поджимало. Пришлось быстро закругляться с завтраком и спешить на учебу.

Я уже стояла в прихожей, поправляла легкий шарфик, стараясь аккуратно запихнуть его под кожанку, когда ко мне из кухни вышел отец. Сегодня он, кстати, задержался. Обычно уходил первым. А тут словно и не торопится никуда.

— Лиска, разговор у меня к тебе есть, — с ходу начал папа.

Я замерла у зеркала, чувствуя, как по спине бежит неприятный, липкий холодок.

— Пап, мне на занятия надо, — пробормотала. Желания говорить о Никите не было никакого. Вообще о нем вспоминать лишний раз не хотелось. Больно от этого… И выть на Луну хочется.

Сняла с крючка сумку, как бы намекая, что на самом деле спешу. Но когда такое останавливало моего отца, если он уже приготовился к долгой лекции на тему: «А я ведь тебе говорил»

— Послушай, разговор будет не долгим, — продолжил говорить родитель. Еще и руки на могучей груди сложил. — Ты все-таки продолжаешь общаться с этим, — кивок головы в сторону стены, за которой находилась квартира Никиты. — Я предупреждал тебя. Неужели настолько сложно послушать отца?

Оказывается, сложно. Потому что несмотря на предательство Гоголя, я продолжала его любить. И прибить хотелось с такой же силой, с какой хотелось его поцеловать. Разве возможно настолько сильно любить и ненавидеть одновременно? Признаться, я все надеялась, что он хотя бы напишет. Но от него не пришло ни одного, даже короткого сообщения. И в стенку он больше не стучал. Словно его вообще дома не было. По-хорошему нужно было переговорить с сестрой. Только когда? После занятий? Или позвонить ей, когда буду в универе? Но там, единственное место, где можно более-менее спокойно все обсудить — это туалет.