Книга Цифры нации - Николай Старинщиков

Катенька молчала, поглядывая по сторонам. Она тоже приняла душ, и голова у нее была теперь, видимо, забита чем-то другим. О чем может думать прелестная головка? Этой головке досталось меньше всего, но вела она себя так, как если бы Кошкин внезапно ее оскорбил. Она даже смотреть в его сторону не хотела, а по прибытии в квартиру кинулась ухаживать за Федором Ильичом, не обращая внимания на Владимира.

Владимир, улучив момент, успел лишь спросить у нее о знакомом Шендеровича, которому тот звонил перед их избиением. Катенька холодно сузила глаза, задумалась, но не ответила. И это было странно, тем более что, будучи лесным жителем, она оказалась не девочкой – кто-то постарался над этим вопросом вместо Кошкина. Кошкин тогда спросил у нее в лесу напрямую, откуда могло такое быть, если кругом одни разве что зайцы. Катенька побелела от неожиданности – возможно, от злости на подобную наглость, но затем бледность отошла от лица, и она рассказала страшную историю про колышек, на который наткнулась в раннем детстве.

– Прыгнула с дерева – а там колышек торчит из земли… Так и осталась без девственной плевы… – И, помолчав, спросила: – Думаешь, я одна такая?

Кошкин тогда ее искренне пожалел, содрогаясь от услышанного. Ведь кол мог проникнуть и дальше…

Покончив с коньяком, они принялись за мадейру, выпили по бокалу и на том успокоились. Долгая поездка – с раннего утра, беготня и битье по ребрам не прошли даром. Шендеровичей потянуло ко сну. Кошкин проводил их до спальни матери.

– Располагайтесь, – сказал Кошкин.

Минутный сон после душа дал облегчение, спать больше не хотелось, а коньяк располагал к размышлениям.

Он сел в кресло возле окна и стал смотреть в полумраке на улицу. Вездеход Шендеровичей стоял на площадке перед домом. Надежная оказалась машина. С дизельным тяговитым двигателем и лебедкой. Не будь лебедки, сидеть бы им до сих пор в грязи по самые уши. Впрочем, одно оставалось неясным: как это устройство могло дожить до сегодняшних дней – ведь Шендеровичу оно досталось очень давно, когда генералы бросали свои соединения на произвол судьбы. При этом на спидометре у вездехода всего три тысячи километров пробега. Досталась из запасников? С бывшей военной базы? А если на тот момент подобные машины не выпускались? И если не выпускались, то кем являются Шендеровичи? Кто они, этот папа с дочкой? И кто для них Кошкин? Случайный попутчик? Палочка-выручалочка?

Позади раздался шорох: в дверном проеме стояла Машка.

– Сидишь? – спросила она низким голосом.

– Да вот… – отозвался Кошкин.

Машка вошла на террасу, подошла к окну, вздохнула. Лицо ее осунулось, глазища запали, но даже в сумраке был виден их малахитовый блеск.

– О чем думаешь, милый? – спросила она. – Надеюсь, не о той, что спит там в обнимку с папиком?

– О чем ты? Он же отец. Прекрати.

– Хорошо, прекратим. Не мой воз – не мне везти. Я вот что думаю…

И Машка, взяв Кошкина за руку, принялась нашептывать о его разработках. Она утверждала, что не зря провела время, пока любимый человек мотался в глухом лесу. Ей известно теперь, кто заказчик, каков заказ и что Кошкин идет не в том направлении. Вот если бы он был лояльнее, то Машка, может, помогла бы ему, потому что у нее тоже есть возможность. Этой возможностью является связь с остальным человечеством – достаточно выбрать одного, и ковыряйся в его мозгах. А под конец она рассказала, что встречалась с Харитоном.

– С учителем? – удивился Кошкин. – Для чего тебе надо?

– Он обещал мне в связи с бесплодием…

В голове у Кошкина словно бы что-то щелкнуло и замкнуло, хотя у человека не должно ничего замыкать, ведь это биологическая система. Другое дело его бывшая супруга – ту постоянно клинило либо глючило, так что не было никакой возможности найти с ней общий язык. Итог был печален: ни детей, ни отношений. Вообще ничего. А тут вдруг такое предложение, и, главное, от кого?! Фактически – от робота, привязанного к одному человеку. От Машки, которая всего лишь переоценивает свои возможности…

– Опять ты за старое, Машенька? – Кошкин дернулся в кресле, прижал к груди ее гибкое тело и стал гладить по голове, плечам, по теплой мягкой спине. – Успокойся. Это пройдет. Ты просто ко мне привязалась…

– Нет…

– Ты ошибаешься. Андроид не может иметь детей. К тому же у нас финансовые трудности. Республика скоро станем банкротом…

– Думаешь, мы пойдем по миру с сумой – как в стародавние времена? – оживилась Машка. – Проблема в банке. И только в нем. Это было твоей ошибкой…

– Что ты несешь опять?

– Он действует сам по себе. С другой стороны, за ним стоят влиятельные люди, до которых не дотянуться. И еще…

Машка вдруг замолчала.

– Что ты молчишь, Машенька? Говори.

– Мне плохо…

Она опустила голову Кошкину на плечо, и, сколько бы тот ни тряс ее, она не приходила в себя. Это мог быть конец – непредвиденный, быстрый и жуткий.

Кошкин выхватил из кармана телефон и позвонил ей на внутренний телефон.

– Абонент недоступен, – прозвучало в трубке.

Машка едва дышала и не приходила в себя. Это было похоже на обморок, хотя Машка, являясь андроидом, была защищена от подобной напасти. Могла быть другая проблема, связанная с зарядкой. Кошкин набрал другой номер, но в ответ услышал, что необходимости в подзарядке нет.

– Машенька, Маша, – бормотал Кошкин, – что с тобой, дорогая? Неужели это у тебя навсегда? Не может такого быть…

Он снова набрал номер и, услышав старчески-сиплый голос, торопливо заговорил, извиняясь за поздний звонок, а также за то, что давно не звонил.

– Что с тобой, Вова? – спросил Харитон.

– У меня несчастье, – сказал Кошкин. – Моя Машенька в коме…

– Вот даже как? А что у нас этому предшествовало? Разговор, говоришь? На какую тему?

– О разном. – Кошкин напрягся. – О любви говорили, о детях…

– И – что?

– Ничего. Она говорила, что в будущем сможет родить.

– Андроид? Рожать? – Харитон загадочно хмыкнул. – А дальше что у вас было?

– Ничего… Она сказала, что за банком стоят влиятельные люди, до которых не дотянуться. Потом замолчала. «Прости, – говорит. – Мне плохо» – и отключилась.

– Понятно, – сказал Харитон. – Выезжаю…

Кошкин отключил телефон и стоял, едва соображая. И недоступность андроида, и битье по ребрам, и отсутствие денег на счете не оставляли места для вдохновения. Кошкин не видел выхода из положения. Считалось, что расчетная единица – виртуальная субстанция для прогресса. Это правило звучало у него в голове со школьной скамьи. Стоило выпасть из обращения этой субстанции, как мир обвалился, не оставив после себя ничего. Впрочем, матушка могла быть не в курсе событий. Живет себе между грядок, подумал он отрешенно.