Книга Дон Иван - Алан Черчесов

– “Жанна Клопрот-Мирон”?

– Чистый расчет: подписаться Натальей Мироновной Клоповой было бы смерти подобно. Жанна – куда сексуальнее, особенно если добавить какой-нибудь “рот”. Такой, знаешь, легкий впрыск развратных немецких кровей с чуть заметным армейским душком – поди разберись, фельдмаршальским или фельдфебельским. Хоть иностранцев у нас ненавидят, каждый мечтает на них походить. Сегодня на рауте ты убедишься: стоит русскому разбогатеть, как он лезет из кожи вон, лишь бы вылезти из своей русской кожи… Я придумала имя, а журналюги его подхватили и снабдили легендой про моих предков-швабов, основавших в Москве немецкую слободу. Я к этому бреду была не причастна, но тиражировать бред не препятствовала. В интервью честно все отрицала, хотя и не слишком упорствовала, отчего меня пуще зауважали. А я пела эстетскую песню про то, что важна только книга, ну и как ее принимает читатель. А он принимал еще как! За полгода столица по собственной воле превратилась в доходный “клоповник”. Так никому не известная Клопова стала довольно богатой гражданкой… Полагаю, тебе подойдет на сегодня “Армани”. Пристрастия к черному я не питаю, но он добавляет таинственности. Менять тебе имя не стоит. Дон Иван звучит интригующе, для дебюта – самое то. Притворишься испанцем, накрутишь акцент, и подвоха не заподозрят. На вопросы, чем занимаешься, отвечай только правду: ты здесь недавно, работаешь на меня. В подробности не вдавайся. Все и так все поймут. Половина лопнет от зависти. Схватка мне за тебя предстоит, Дон, нешуточная. Долго я тебя, разумеется, не удержу: найдутся охотницы покруче и помоложе. Но пока ты со мной, ты, в общем, свободен. Хочу, чтобы знал.

– А представь, что я не торгую свободой?

– Вот это разумно. Когда не торгуешь, аппетит покупателей распаляется, поднимая цену до небес. Правда, тут есть и опасность: устоишь – кошельки не простят. Выбирай, может, тебе и не стоит ехать сегодня со мной на банкет?

– Может быть.

– Ничего и не может! Посмотри на себя. Ты же маятник, который так сильно швырнуло назад, что теперь он несется вперед до новой критической точки.

– Без документов меня расшибет.

– Не волнуйся. Высший свет, как и низший, обходится без казенных бумаг. По крайней мере на входе. А на выходе ксива уже не спасает. Если вычеркнут раз – обратно не впишут. Отсюда и драйв. Ты, кстати, экстази жрешь? А я балуюсь изредка. Под настроение могу и нюхнуть. Время от времени заряжаю себе батарейки… Кстати, там будет Клара. С нею поосторожней. Она лесбиянка.

– С какой стати тогда ее остерегаться?

– А с такой, что мы с Кларой любовницы. Она меня приревнует.

– Так ты же…

– Обычная бисексуалка. Угождаю и вашим, и нашим. Тем самым угождаю подчас и себе. Чем больше я знаю бабья и мужчин, тем больше я их презираю. Чередую презрение к одним с отвращением к другим, а чтобы не впасть в депрессуху, чередую их с помощью секса. Надеюсь, ты понял. А если не понял, поймешь. А не поймешь – наплевать, потому что пока мы с тобой, я не нуждаюсь ни в ком… Продуктивный у нас разговор получился! Предлагаю его не затягивать. Исповедь – самый затратный и непредсказуемый жанр… А почему это ты прикрываешь руками причинное место? Стеснение в Москве – дурной тон. Отвыкай, если не хочешь прослыть неотесанным провинциалом. Представь, что идешь в темноте под плащом. Вот так. Дай теперь полюбуюсь. Ну что тут сказать? Повелитель девиц Аполлон после курса оздоровительного голодания. Только кудрей поменьше. Зато кое-что явно побольше.

Среди хищниц Москвы Жанна была вожаком. Доказав это ближе к обеду, она повезла меня стричься в салон красоты, где поручила заботам ворчливого гномика Миши. Тот усадил меня в кресло, вскарабкался на табурет и зафыркал.

– Кто ж тебя так обкорнал? Это что за прическа? Откуда? – визгливо выпытывал он, дергая за неказистые пряди.

– Из Мадрида, – сказала Наталья. – “Бомж-алле”, хит сезона. Обстригают портняжными ножницами и завивают на смеси экстрактов экологической грязи.

Миша занервничал:

– Тебя еще больше обгрызть или нарисовать на башке человека?

– Рисуй человека. Только без перьев. Равняй вдохновение на шрам.

– Могу настрогать по вискам перламутр.

– Перламутра не надо. Просто доверься природе.

– Желаешь совсем без фантазий?

– Представь себе, будто он – это он, а потом извлеки его из него – вот и все.

Миша с заданием справился. Принимая готовый продукт, Наталья его похвалила:

– Малыш, ты кудесник. Коли ночью его украдут, я привяжу тебя шеей к столбу, а ножонками к бамперу. Буду тянуть до тех пор, пока ты не вырастешь в дылду.

Миша расплылся в улыбке:

– А потом эта дылда вас всех отдолдонит.

– Тоже бисексуал? – спросил я Наталью.

– Кто ж его пробовал! По мне – так бессексуал…

Покончив и с шопингом, мы вернулись домой, приняли душ, переоделись в обновки и, заскочив в цветочный на “Баррикадной”, поехали на прием. Жанна спешила. Едва мы покинули очертания города, она наподдала газу и сбросила скорость только на въезде в какой-то элитный поселок, где наш “фольксваген” уперся в шлагбаум. Мы подождали, пока охранник сверит номер машины со списком гостей.

– До сих пор ты видел в Москве не Москву, а ее дешевое общежитие. Чтобы увидеть Москву настоящую, надо сбежать от нее километров за двадцать.

На лужайке перед особняком толпился народ, назвать который народом язык как-то не поворачивался.

– Добро пожаловать в столицу, – сказала Жанна. – За границей когда-нибудь был? Считай, ты ее пересек.

– Здесь мы все заступили границу. – Какой-то старик с мясистым лицом вырос у нас за спиной и виновато представился: – Кортаханов, актер.

Даже услышав его знаменитое имя, я его не узнал. Вместо привычной синевы, чьи лучи пробивались в российские нулевые еще из советских семидесятых, вне экрана глаза его отливали слезливой желтушностью, наводившей на мысль о запорах.

– Андрюша-хандрюша! – обняла его Жанна. – Рада видеть тебя. Как дела?

– Как у того, кого больше нет.

– Ну-ну! Перестань. Ты еще дашь нам всем жару.

– Скорее дам дуба. Я старый никчемный фигляр.

– Это пока ты не выпил. Иди накати и расправь свои крылья.

– Мы все заступили границу. Только вы – на сегодня, а я – навсегда.

– Удивительно, что он еще где-то снимается, – шепнула мне Жанна, обнаружив на плече у меня невидимую соринку. – Проще корчить рожи слоновьими ягодицами, чем работать таким вот лицом. Пойдем, пока этот нюня не залил нас слезами.

Вслед за актером я был представлен двум смешливым банкирам и их трем супругам, две из которых приходились друг другу сестрами, а третья сперва доводилась женой плюгавому кинопродюсеру, который был тут как тут, непрестанно дымил толстой трубкой и отличался нахальной манерой поводить раскрытой ладонью у дам перед грудью. Когда слово брал кто-то другой, продюсер играл желваками, сыпал пепел на платья и кашлял в лицо своим женам, благо их обнаружилось здесь тоже две. Его новая благоверная была старше предшественницы лет на пятнадцать и не поленилась прихватить их с собой, из чего я заключил, что дела у банкира двинулись в гору, в то время как компас продюсера вперился стрелкой на юг.